на него и, схватив рукой за горло, повалил на руль. Затем отпустил, но лишь для того, чтобы вырвать из ключицы крюк, чтобы вбить наконечник в шею врага, глубже, глубже… В лицо итальянца фонтанировала кровь врага, он слизывал ее, как нектар.
Глаза Массо остекленели.
И тогда Секондо встал и закричал. Окровавленный отпорник выпал из руки, а он продолжал кричать, словно исторгал из себя воспоминания и остатки разума – все, что мешало пустоте. А потом итальянец повалился на труп матроса, накрыл своим телом, рука свесилась за борт, и волны стали бережно смывать с нее кровь.
Когда его столкнули в воду, он уже не дышал. Секондо улыбался.
ДЕЛОНКЛЬ
На дно твое нырнуть – Ад или Рай – едино! —
В неведомого глубь – чтоб новое обресть! [2]
Разум капитана Делонкля будто рассекли надвое: одна половинка по-прежнему слушала холодные песни Молпе, его последней возлюбленной, прекрасной и жестокой русалки (капитан видел в воде серебристый хвост), другая – пыталась найти выход, хоть чем-то помочь людям на обреченном судне.
Делонкль, стоя под ходовым мостиком в окружении людей с несчастными лицами, рассказывал, как прыгать в воду, когда пароход станет опрокидываться. Он не пытался казаться бодрым и мужественным, эти понятия потеряли смысл. Капитан заранее попрощался с офицерами, которых обрек на гибель и которые сейчас пытались спасти женщин и детей. Последним он пожал руку штурману Делинжу, в чью вахту произошло столкновение.
– Они задавили мою жену… – отстраненно сказал пассажир с голыми младенцами на руках. Дети кричали, их кожа отливала синим. Кто-то снял с себя плед и набросил на малюток.
«Мне жаль…»
«Ты обманула меня…»
Из десяти спасательных вельботов, что имелись на борту «Ла Бургони», три разрушили утлегарь и бом-утлегарь парусника. Шесть спустили на воду. С устройством шлюпочных талей последней, десятой шлюпки сражались матросы и офицеры.
– Спуститесь на палубу! – кричал офицер с красной раной вместо глаза. – Мы не можем поправить тали, пока вы там!
Никто не послушался, даже не привстал. Люди в вельботе вцепились в банки, борта, чужие руки и плечи, и смотрели на тех, кому не хватило места. Офицеры едва сдерживали толпу.
Хватаясь за тросы, Делонкль приблизился к шлюпбалке. На него смотрели десятки глаз из красного стекла.
– Вы должны покинуть шлюпку, – попытался объяснить капитан, – иначе мы не справимся с неполадкой. Понимаете? Если не выйдете, шлюпка утонет вместе с лайнером.
Его словно не слышали. Ни один человек в вельботе.
«Уже скоро…»
У парохода оставались считаные минуты. Из-за крена несколько пассажиров скатились по спардеку и полетели в воду.
«Вот и все, ничего не исправить. Я должен быть на мостике, когда…»
Делонкль поднялся на ходовой мостик. Продвигаться мешали обломки. Следом за ним взошли второй штурман Дюпон и рулевой Деваль. Дюпон был бледен и слаб, кровь из колотой раны в боку пропитала брюки, сломанная рука болталась плетью. Штурман думал, что уже не выберется из-под ног обезумевшей толпы, но он смог – и теперь стоял рядом с капитаном. Они встретят смерть вместе. Штурман считал себя везучим чертякой.
На верхней палубе раздался возглас удивления. Молодой матрос показывал на что-то в воде.
Капитан проследил взглядом. В ста пятидесяти футах от лайнера играли серебряные блики.
«Молпе и ее подружки», – подумал он и сказал:
– Дюпон, ваша рана…
– Меня убьет не она, месье капитан, – ответил штурман, навалившись на машинный телеграф, но оставаясь на ногах, как и подобает офицеру.
Капитан кивнул, глядя на океан.
– Друзья мои, вы верите в русалок?
Деваль удивленно посмотрел на Делонкля:
– Месье капитан?
– В русалок, Деваль, в русалок острова Сейбл?
Штурман и рулевой переглянулись.
– Матросы верят, – сказал Деваль, – что того, кто гибнет в океане вблизи острова, ждет сатана.
– Он делает зомби из тех, кого забрала вода, – добавил Дюпон.
– Сатана? – Капитан криво улыбнулся.
– Возможно, змеиные хвосты [3] – это его дочери, – произнес Деваль. – Или существа за гранью, которые воздействуют на разум, заставляя людей видеть их не такими, какие они есть.
– Гипноз? – спросил Делонкль. – А что думаете вы, Дюпон?
Штурман разлепил тяжелые веки.
– Я знал одного рыбака, месье… Он клялся, что все старшие сыновья в их роду видели русалок, хоть раз, но видели. Иногда это была женщина с блестящим плавником вместо ног. Иногда бледнокожий юноша с серебряными волосами и чешуей на спине и животе. Иногда бесполое существо с коричневыми перепонками и жабрами, которое пищало, как мышь… Этот рыбак, он говорил, что нашел свою русалку после ужасной бури. Хвостатая женщина запуталась в водорослях, ее выбросило на берег… Он принес ее домой, кормил моллюсками, крабами и морскими раковинами. Жена рыбака научила русалку вязать и готовить… Женщина-рыба спала в бочке с водой, там и умерла…
Делонкль задумчиво смотрел вдаль. Девалю показалось, что капитан прислушивается.
– В Древней Греции, – сказал Делонкль, – их называли сиренами и тритонами. В Древнем Риме – наядами, нереидами и нимфами. Немцы и никсы дали рыбоподобным существам другие имена – ундины и гуделки. Шотландцы прозвали подводных жителей шелки, русские – лоскотухами. В лоскотух превращались утонувшие девушки…
В двадцати футах от парохода плыла обнаженная девушка. Ее длинные рубиновые волосы стелились по волнам, необыкновенно прекрасное лицо было обращено к капитану.
«Молпе…»
Молпе плыла быстро, очень быстро, быстрее дельфинов и любовных признаний. Русалка выпрыгнула из воды, и Делонкль увидел покрытые чешуей живот, бедра и огромный рыбий хвост.
«Моя Молпе…»
Русалка нырнула, но тут же снова взвилась в воздухе, вращаясь винтом. На спине Молпе не было кожи, капитан смог разглядеть ее внутренности: небьющееся сердце, позеленевшие легкие, сгнившие кишки.
Пароход громко затрещал и стал стремительно погружаться кормой. Туман смешивался с паром, крики с шипением. Люди прыгали в океан.
Ботинки трех мужчин на ходовом мостике скрылись под водой.
«Ты обманула меня… моя любовь», – подумал Делонкль.
Капитан потянул за линь аварийного гудка. Лайнер исторг последний агонизирующий крик.
– Простите меня, – сказал Делонкль стоящим рядом Дюпону и Девалю, а потом волны накрыли разрушенный мостик «Ла Бургони».
ОДРАН
Он осмотрелся. Мозг словно затуманил наркотик: какое-то время Одран видел судно через кривое зеркало. Верхняя палуба «Ла Бургони» казалась кляксой на белом полотне тумана. Кляксу наполняли черные тени.
Испуганные, паникующие, кричащие тени в проходах и коридорах.
Кочегар ударил себя по лицу. Помогло.
Помещения заливала вода. Люди стреляли и резали друг друга. Пароход протяжно гудел.
Из-за крена четыре шлюпки левого борта завалились на палубу. У шлюпбалок копошились люди. Единственный уцелевший вельбот правого
