сластями; исподтишка бросив взгляд на нарядного браконьера, убралась в приёмную.
— Почему бы двум уважаемым господам не украсить этот гнусный день глотком чего покрепче чаю? — спросил Павор, вынимая из ящика стола початую бутылку скотча.
— Можно и украсить, — ответил браконьер, разглядывая Павора взглядом глаз таких чёрных, что зрачка от радужки отличить невозможно было. Что-то было в Шульге цыганское.
Павор налил по рюмке ему и себе, скольнулись, выпили.
— Не буду ни томить тебя, ни задерживать, Алексей Петрович, а сразу скажу, что нуждаюсь в помощи.
— Какой именно? — зажевав виноградиной, осведомился браконьер.
— Говорят, твои ребятки и живых зверей за Ручьём добывают?
— Живой зверь всяко дороже, — пожал плечами Шульга. Кажется, особенно подобной прихоти он не удивился, — Смотря какого хочешь, Павор, смотря для чего. Ты пойми, мужик, мне пацанам зарплату — плати, за каждое увечье — плати, а если кто подохнет — его бабе с пиздюками компенсацию по утрате кормильца, чтобы, значит, пасть закрыла и бежала, богатенькая, в дансинг нового хахаля искать, а не жалобы строчить в прессу и мусарню.
Последнее слово Павора неприятно уязвило, потому что так злые языки называли его фирму переработки вторсырья. Из полицейских у Павора работали только несколько отставников, юрисконсультами. Вот почему мусарня, Мусорщик?!
— А не зверя живого добыть на иной стороне твои ребятки могут? — скрывая досаду, спросил он.
— А вот это уже интересно, — Шульга выстрелил в Павора взглядом жгучим, как уголёк.
Потикивали антикварные механические часы в углу кабинета, из панели контроля климата легонько веял ветерок с запахом клеверного луга.
— Хочу забрать своё и наказать бывшую, — медленно произнёс Павор. — Эта сука не просто ушла и меня опозорила, но и дочку забрала, проблядь драная. Достать её никак не могу, потому что сидит моя проблядь на станции нулевой точки. И малую там же прячет.
— Чья станция? — спросил Шульга.
— Общества ебучих лесбиянок и одиноких вонючих дыр, — с ненавистью выплюнул Павор.
— Ты на киднепинг меня подбиваешь, мужик, — чуть подумав, сказал Шульга.
— Да какой киднепинг, если я отец? — негромко возмутился Павор. — У меня дом, все условия, у дочери такая комната была — ммм! — он поцеловал подушечки пальцев. — Я возьму прислугу, няньку, найму интерактивного педагога и психолога, а что может дать ей проблядь? На станциях опасно, иномирье — не место для ребёнка. Только на прошлой неделе в Бельгии…
— Это уж точно, — перебил Шульга, почёсывая шею. — Но одно дело — достать кому детёныша саблезуба для клетки в загородном доме, а другое — с защищённой станции общества защиты бабских прав умыкнуть дитё.
— Цена вопроса? — морщась, спросил Павор. — Назови любую сумму, я найду и заплачу хоть всё наперёд. А лучше половину наперёд — вторую, когда дочь окажется дома.
— Дело не в деньгах, — лениво произнёс Шульга, — а в принципе. Я что, нуждаюсь в деньгах, по-твоему? На одних рогах и копытах в прямом смысле слова дохера имею. От хорошей жизни бабы не бегут в иномирье, мужик. Моя жена аккуратно хаты держится. С моей мамкой у них мир, дружба и жвачка, как и у меня с тёщей. Все вместе в жопу меня целуют, не успел подумать «дайте тапки», как они несут. И это, заметь, уже вторая моя жена, с бывшей отношения норм, с сыновьями тоже, я её не обделил ни баблом ни лаской, ну, разошлись, бывает. А когда я сдохну, то оплакивать меня будут все скопом, и похоронят у самых кладбищенских ворот, рядом с мэром Сивохиным. И памятник поставят из розового мрамора. Потому что при мне они все как сыр в масле катаются, и рукѝ я на бабу ни разу в жизни не поднял. Захочу ебашки — так найду кого себе под стать, чтоб нормальный махач вышел. А ты свою, походу, учил по-старинке уму-разуму, сам и проебался. Теперь хочешь мести, а моим пацанам рисковать свободой и жизнью? Они честные охотники, живущие с леса, беспредельничать им в западло.
Павор разозлился. Что он себя позволял, этот бандит, необразованная сволочь, уголовник? Павор знавал таких молодчиков — башкой вроде вынырнул, но остальная туша в говне застряла и торчит, как лошадиный труп в навозной яме. Как такого ни разукрась, как ни закидай баблом, останется бандитом, со всеми повадками быдла. И что занятно — такие как он всегда нравились бабам. Двое детей от первого брака, двое от второго, один от любовницы. Бык-осеменитель! А вот Павора девки всегда сторонились, снисходительно поглядывали только разведёнки, либо другой неликвид, отчего и вышло так, что женился он поздним браком, а Капитолина осталась его единственным ребёнком. И того лишили!
«Встать бы сейчас, — думал Павор, — да врезать в морду этому уроду так, чтоб она треснула опять ото лба до подбородка, а сам он перевернулся вместе с диваном, да неизвестно, нет ли у него в кармане огнестрела, что вполне вероятно и даже ожидаемо. Или просто послать его на хуй? Не-е-ет, нужно держать себя в руках. Дочку заберу — а дальше и дура моя вернётся, никуда не денется. Законными путями их из общества взаимодрочки тупых вагин не выковырять, остаётся этот вариант…»
— Алексей Петрович, за монстра меня держишь, — укоризненно сказал он. — Просто баба истеричкой оказалась. Если тебе с семьей повезло, это не значит, что всем везёт, войди в положение. Неужели ты стервозин никогда не видел? Она психически нездорова, при этом очень хитрая. Я же не прошу её грохнуть к чертям, просто хочу исполнить свой отцовский долг и гарантировать безопасность ребёнку. Это опасная мать, в припадке она дочку и угробить может. Ты не просто денег заработаешь, но и доброе дело сделаешь, ну?
Шульга пожевал губами.
— Не нравится мне это дело, — сказал он. — Смердит от него за версту как от прокисшего мусора. Если бы кум за тебя не просил — ни на что бы я не согласился. Цена вопроса будет двести тысяч общих единиц.
Конечно, кум за Павора просил. Потому что кроме институтской дружбы, их связывал неплохой общий бизнес: Павор регулярно отстёгивал главе Облручэнерго кругленькие суммы за пользование одной их нулевой точкой, энергетики принимали здесь, и вывозили в иную сторону неликвидный мусор, который сваливали в озеро, за что каждый участник имел вторую зарплату, и платил им Павор.
— Половина сейчас — половина по завершению дела. — сказал он.
Глава 15. Грей
* * *
Дважды в день Мать уединялась, а его оставляла с Сестрой, а то и вообще одного, если Сестра ещё спала. Тогда он бродил взад-вперёд, выискивал случайно
