Василь, не обращая внимания на зарычавшего Радима, приблизился к ней и сел на корточки, чтобы их лица оказались друг на против друга. Надо же… а ведь он морщинами покрылся весь…
Она, впрочем, тоже уже не юная девчонка…
– Ты сходи, Василиса. Зачем я буду что-то тебе говорить, если своим глазам ты поверишь сильней.
Радим зарычал громче.
– Укусит… лучше отойди, – улыбнувшись, сказала она. – Ладно. Схожу.
Василь опасливо покосился на лиса и, встав на ноги, сделал несколько шагов назад.
– А чего это мы все обо мне? – протянув руку, она погладила своего лиса по голове, успокаивая. – Ты как живешь? Смотрю, браслет на тебе брачный… ты хоть счастлив?
Василь улыбнулся.
– Ты же знаешь, что я тебя любил. Непросто было тебя забыть. Но да… Здислава оказалась терпеливой. Дождалась меня… осадой взяла. Близнецы у нас. Девочка и мальчик. Дочку Василисой назвал.
Она поняла, что на ее глаза наворачиваются слезы.
– Я… я даже не знаю, что сказать. – растерянно проговорила она.
– Ничего не надо, – Василь сверкнул зубами в улыбке. – Ты бы все равно меня не выбрала. Нелюдим всегда был твоим солнцем. И остается до сих пор. Я искренне желаю тебе найти способ его вернуть. Слышишь, лис? Счастья я тебе желаю.
Радим хмуро зыркнул на приятеля и прыгнул ей на колени.
Лиска нежно почесала своего родного лиса за ухом, а потом столкнула его на землю
– Ну что же… до темноты еще долго. Время есть. Пошли-ка посмотрим, что нас ждет в избушке моей тетушки.
– Ты вернешься? – спросил Василь.
Она замерла. Сжала зубы, чтобы не сказать лишнего.
– Вернусь, – отрывисто ответила она.
Поднялась на ноги, поправила лук и протянула Василю котомку.
– Сохрани до вечера, – попросила она.
Он сжал в руках ее нехитрый скарб.
– Ты очень изменилась, – сказал он. – Не внешне даже, а внутри. Но все равно осталась той Василисой, что я когда-то полюбил.
Она кивнула.
– Спасибо, Василь. Я вернусь. Радим покажет твой дом.
– Я буду ждать, – ответил он.
Она подарила ему последнюю улыбку и прошла мимо, уверенным шагом направившись обратно к воротам.
До темноты еще есть время.
Еще есть время понять, на какой из дорог лежит яркий камень, оставленный Душицей.
Покинув деревню, Радим немного успокоился. Перестал порыкивать и бросать на нее укоризненные взгляды.
Ревнивец всеми силами пытался ей показать, как он недоволен тем, что она оставила котомку у Василя.
– Не ругайся, – нежно пропела она. – Он все-таки тебя вытащил из деревни тогда. Не сделай он этого – я бы тебя, возможно, и не спасла.
Но Радим все равно был недоволен. А ей было приятно от этого. Когда они оба были людьми, им была недоступна эта сторона отношений. Ревность…
А сейчас его чувство собственничества выглядело забавно.
Он ведь знал, что она до сих пор нетронута. Он знал, что она ищет способ его вернуть. Но все равно каждый раз пытался отвадить любого, кто к ней приблизится.
Опушка встретила их скрипом вековых дубов и легким шелестением подлеска. Она даже остановилась, решаясь вновь ступить под сень вековых крон.
Надо было просто выбить из Василя правду. На самом деле, она совсем не хотела возвращаться туда, где когда-то жила.
Но выбора не было. Сейчас – нет.
Каким бы медленными ни были ее шаги – она все равно добралась до старой ведьминской избушки.
И увидела.
Цветы.
Ромашки, васильки, львиный зев, ленок, хризантемы (засохшие, с прошлого года), незабудки, вишневый и яблоневый цвет, сирень и даже розы!
Розы могли расти только в саду у старосты… уж слишком много ухода требовали…
Цветы, свежие и засохшие, покрывали крыльцо, маленький огородик, окна…
Вот, что имел в виду Василь!
Деревенские не могли поблагодарить ее. Не могли поблагодарить Душицу. Но не забыли, кто их спас.
Старый Лис принюхался, а потом с удовольствием зарылся носом в сухостой.
Было видно, что в избу не входили, просто оставляли цветы рядом.
Лиска же не знала, что ей делать. Что подумать.
Что решить.
Теперь она понимала, почему Василь не хотел говорить. Такое действительно стоило увидеть. Она не решалась ступить на засохшие цветы, боясь потревожить покой Душицы, похороненной на заднем дворе. Интересно, там тоже цветы есть?
Но что-то толкало ее вперед. Сминая сапожками сухие стебельки, она поднялась по ступеням и открыла дверь.
Из избы на нее дохнуло затхлостью. Восемь лет никто не заходил сюда.
Никто на не осмелился шагнуть на порог дома мертвой вещуньи. Только она, Лиска.
Радим прошмыгнул между ее ног и шаловливо уткнулся носом в старое истлевшее одеяло, что упало с ее лавки. Ее лавки. Она когда-то спала на этом…
Лис громко чихнул, не позволяя ей упасть в бездну воспоминаний.
– Сильно не шали, – сказала она, оглядываясь.
Зачем она здесь? Зачем она нарушила покой мертвого места? Она ведь даже некоторые вещи с собой взяла, когда уходила. И судя по всему, ничего нового ее здесь не ждет. Она уже все увидела. И уже решила, что будет делать. Почти – решила.
Уничтожить.
Или спасти.
Быть здесь трудно. Затхлость и мертвый запах делали свое дело: хотелось уйти. Но что-то держало. Она будто наяву чувствовала теплые пальцы Душицы на своих плечах. Дух это, или нет, думать было некогда. Потому что ее толкали к старому сундуку, в котором тетушка хранила свои платья.
Когда Лиска отсюда уходила – она даже не открывала его крышку. Незачем было. А сейчас…
А сейчас она кожей чувствовала дыхание судьбы, щекочущее шею. Ее направляли.
Радим сел спокойно на пол и, поджав когти на передних лапах, нервно наблюдал за ней. Будто завороженная, она подошла к тому сундуку и откинула крышку.
На самом верху лежал большой конверт. Когда она взяла его в руки, из него выпал другой конверт, поменьше.
На спланировавшем вниз запечатанном сургучом письме было написано:
«Потом».
Лис подбежал к конверту и взял его в зубы, а она вытащила и большого еще одну бумагу.
Развернула ее.
Слова прыгали перед глазами, строчки сливались от набежавших слез, и она тороплива смахнула их, чтобы не упали на бумагу и не размазали чернила.
