Он фыркнул, оскалился и посмотрел на нее, будто предлагая уйти.
– Ну уж нет! – заявила она. – Раз уж я сюда зашла, я здесь погуляю! Давай, не трусь!
Радим оскалился еще сильней, показывая, что он не трусит, а просто считает ее не очень умной.
– Ничего они мне не сделают, – улыбнулась она. – Даже если узнают.
Лис обреченно вздохнул и, взмахнув хвостом, потрусил вперед. Как будто минуту назад не жался к ней.
Она последовала вслед за ним, не забывая глазеть по сторонам. Деревенские смотрели на нее, но, заметив яркие глаза ведьмы, быстро отходили в сторону. Шепотки за спиной не раздражали ее. Она легко могла послушать, что говорят люди: ветер-слуга донес бы до нее их слова, но она не хотела.
Пусть.
Главное не бегут с криками, да не готовят топоры. А со всем остальным можно справиться.
Домики были красивые. Чистенькие, с резными ставнями, да украшенными колокольчиками крылечками. Как будто восемь лет назад здесь не было пожара.
А ведь он был. И если бы не она – от всего этого остался только пепел.
Радим свернул на одну улочку, потом на другую, и она поняла, что несмотря на долгую дружбу, он не сказал ей, что жил в западной части Тихой Пади. В самом бедном районе деревни.
Она осознала, что когда они впервые встретились, она смотрела на его дом сквозь щель в частоколе.
– Почему ты молчал? – спросила она, когда он остановился у покосившегося домишки, который, казалось: дунешь – упадет.
Радим не мог ответить. Он медленно перебирая лапами подошел к крыльцу и прыгнул на первую ступеньку. Принюхался. А потом горько завыл-залаял по лисиному.
Ей не нужно было ничего объяснять.
Она даже не удивилась, ведь по его словам бабка его еще в те времена, когда они были детьми, чувствовала себя совсем плохо.
– Мне жаль, – прошептала она.
Она взяла своего лиса на руки, села на ступеньки и крепко прижала к себе. Он не вырывался. Только подвывал, уткнувшись носом в ее шею.
Так они и сидели. Радим тихо плакал по-звериному, а она смотрела в ясное голубое небо, совершенно точно зная, что к вечеру оно окрасится в совершенно другой цвет. И заходящее солнце здесь будет совершенно ни при чем.
Радим перестал подвывать и поскуливать так резко, что она сразу поняла, что это неспроста.
– Что случилось, родной? – задумавшись, она не заметила, как закрыла глаза и расслабилась, разомлев на солнце.
Лис глухо зарычал, заерзал, и она повернула голову. Так она и думала. К ним кто-то приближался.
Облаченный в яркую синюю рубаху с вышитым воротом, подвязанную кожаным поясом, тонким, дорогим, и легкие полотняные штаны мужчина был светловолос и носил аккуратную бородку.
Наверное, из-за бороды она его сразу и не узнала.
– Василиса… – подойдя к ним поближе, он остановился и широко улыбнулся. – Как я рад тебе! Когда мне сказали, что в деревню явилась ведьма, у ног которой вертится лис, я сразу понял, что это ты! Здравствуй…
Радим принюхался. Потом спрыгнул с ее колен и встал напротив мужчины, воинственно взъерошив шерстку, отчего его шрамы обнажились.
– Василь? – подняв брови, спросила она.
Это действительно был он. За годы, что они не виделись, он не только отрастил бороду, но и заматерел, раздавшись в плечах.
Радим продолжал настороженно смотреть на бывшего приятеля. Она видела, что он сдерживается, чтобы не оскалить зубы.
Василь посмотрел на лиса, и его лицо изменилось, потемнело. Уголки губ опустились. Он разом постарел лет на десять.
– Здравствуй, Нелюдим, – тихо сказал он.
Радим фыркнул, перестав ерошиться. С гордым видом он сел посреди грязной улицы и обвил пушистым хвостом свое тело.
Василь попытался улыбнуться Старому Лису, но получилось не очень. А потом вновь перевел взгляд на нее.
Радость встречи, вспыхнув на миг, рассыпалась искрами, истлела, превратившись в пепел. Пепел разбитых надежд и бессмысленного существования. Горечь потери. Она ведь все потеряла, оставив это место. Даже Радим-человек принадлежал только Тихой Пади.
– Когда она умерла? – кивнув на дверь избы, спросила Лиска.
Лиска… впервые за много лет она подумала о себе так.
Василь нахмурился, переступил с ноги на ноги на ногу и тяжело вздохнул. Солнце палило нещадно, и его рубаха прилипла к телу, однако он передернул плечами, будто его знобит.
– Через три месяца как… как вы ушли. Ты только не подумай, Нелюдим, мы о ней не забывали! – зачастил он, уставившись на хмуро взирающего на него лиса. – Но ты же сам знаешь… совсем плохая она была! Мы ее потом со всеми почестями похоронили! А староста оставил этот дом за тобой… я сказал ему, что ты не погиб, а ушел вслед за Василисой.
Смотреть на оправдывающегося перед лисом рослого широкоплечего мужика, который одним движением этому самому лису может горло свернуть, было даже немного забавно.
Она почувствовала, что ее губы растягиваются в легкой улыбке.
– Тут пару лет назад к нам несколько семей прибилось… беженцы. Одна хотела этот домик выкупить, чтобы новый не строить… но староста не дал. Сказал хозяин есть. Что он вернется. И был прав.
Надо же… неожиданно.
Лиска снова посмотрела на пока что ясное небо.
Уничтожить. Или спасти.
– Да и ты тоже не сердись на нас, Василиса, – продолжил Василь. – Испугались тебя тогда. Силы твоей. Не надо было тебе бежать. Дурак я, направил… А через время разум-то у нас прояснился… и взвыли. Плохо получилось. Прости. Ты нас спасла всех, а мы тебя и не поблагодарили.
Она усмехнулась, глядя, как Радим широко зевает, показывая Василю свою широкую зубастую пасть.
– Не сержусь я, – ответила она. – Не будь мы в Вилийском княжестве, вы бы меня на вилы подняли. А так…
– Ты нас спасла, Василиса, – перебил ее мужчина. – Всех спасла.
– Не всех… – грустно ответила она, кивая на лиса, на шее и боку которого даже издалека были видны проплешины из-за шрамов.
Василь понурился.
– Но он же жив, – тихо сказал он.
– А ты бы хотел себе такую жизнь? – спросила она.
Василь покачал головой.
– Не знаю. Но смерть, она окончательна. А так… так есть надежда. Ведь она есть?
Лиска пожала плечами, предпочтя промолчать.
– А моя изба? Ее никто не занял?
Василь одарил ее странным взглядом.
– Нет… – сдавленно сказал он. – Ты сходи туда. Сама увидишь.
– Сожгли? – усмехнулась она.
Уничтожить. Или спасти.
