Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
сомневаюсь — ничего похожего ни в одной книге не видел!
При лунном свете маленький погост выглядел зловеще. Десятков пять покосившихся деревянных крестов, длинные прозрачные тени от них, деревья рядом будто шепчут от ветра.
— Вон там, — дядя указал рукой, — старые хозяева усадьбы лежат. Сын их мне и продал её, как они померли. Через три года вернулся, как всё растратил. На коленях ползал: отдай наследство, родители здесь лежат. Тоже мне, блудный сын.
Спрашивать, что случилось с этим парнем, я не стал, и так понятно.
— А вон там крепостные, из слуг. Туда вези, Фрола поднимать буду.
Крест, под которым лежал крепостной, покосился больше других. А земля на могиле была взрыхлённая, но ни единой травинки или цветка на ней не росло.
— Линии эфира видеть умеешь? — Дядя посмотрел на меня тяжёлым взглядом.
— Умею.
Хоть Талантом я обделён, кое-что из врождённых умений мне доступно. Например, видеть эфир. Природные течения и сгустки, колдовские нити, которые плетут деланные, «молнии» Талантов, волны магических приливов. А ещё могу наблюдать ветер мирового эфира, «летящего со звёзд и омывающего земной шар». Пожалуй, это самое прекрасное, что мне доводилось видеть в жизни.
— Тогда смотри внимательно, — голос дяди стал каркающим, — чтобы не говорил потом, мол, фокусы и обман.
Старик протянул руку в сторону могилы. Пальцы, похожие в темноте на птичью лапу, сжались, будто хватая невидимый комок.
Мне почти не доводилось видеть в подробностях, как работают маги с Талантом. А вот колдовство деланных я знаю в деталях. Честно скажу, очень много там намешано из архаичных трудов средневековья. Любой деланный начинает учёбу с зубрёжки древних «заклинаний». Но никакой реальной силой они не обладают — только на второй год наставники объясняют, что это просто формулы для запоминания. Шепчешь такую абракадабру на латинском и знаешь, какие Знаки надо рисовать. Мало кто из деланных избавляется от привычки бормотать эту белиберду, отчего простолюдины и думают про тайные заговоры.
Дядя точно ничего не шептал. И даже рукой больше не шевелил, застыв как изваяние. Но от его пальцев потекли эфирные нити, серые и очень тонкие. Эта пряжа собралась в комок и нырнула в землю, ровно перед крестом.
— Смотри, — снова каркнул старик.
Комья сырой глины зашевелились, пошли рябью, как вода от упавшего камня, запрыгали на месте, разбиваясь на мелкие кусочки.
На что смотреть-то? Я тупо не понимал, что происходит. Эфир бурлил, как вода на огне. Нити превратились в широкие ленты, сплетающиеся змеями. Да я в жизни такого не видел! Знаки и Печати, которые я могу сделать, и близко не походили на это безумие. Нет, если я начерчу схему этого колдовства, просижу годик-другой, анализируя потоки, я, может, и разберусь… Но вот так с ходу? Я не знаю, что это!
Земля на могиле треснула, как переспелый арбуз. Из чёрной глубины вынырнула рука — одни кости, непонятно как державшиеся вместе. Костяная ладонь зацепилась за край трещины, впилась жёлтыми фалангами и полезла наружу.
Глава 10 — Слуга Смерти
Из тёмного провала показался жёлтый череп. Оскаленные зубы, горящие призрачным огнём глаза, комья земли, прилипшие к костям. Меня аж передёрнуло от такого зрелища. Жуть несусветная!
Мертвец щёлкнул зубами и гадко зашипел. Погодите-ка минутку. Это не шипение, это слова. Разобрать, что он там бормочет, было почти невозможно, только одно слово я услышал достаточно чётко: «Хлеба». Да ну! Скелет просит хлеба?
Я оторвал взгляд от покойника. Рядом со мной сидел Мурзилка и спокойно умывался лапкой, совершенно не обращая внимание на происходящее. Так-так, то ли у меня котёнок привычный к такому зрелищу, то ли кто-то меня дурит. Я посмотрел на дядю и уверился в последнем: в глазах старика плясали весёлые искорки. Нет, Талант у него определённо есть, раз устроил такое действо. Но покойник — вовсе не мёртвый кадавр, поднятый магией, а что-то совсем другое.
— Ну как, убедился? — дядя хрипло засмеялся.
— Верю. Только заканчивайте это представление, мне не страшно.
Дядя скорчил недовольное лицо.
— Скучный ты, племянничек. Мог бы и подыграть старику. Что за молодёжь пошла? Никакого страха перед старшими и покойниками. Куда этот мир катится? Ты ему мертвеца показываешь, а он только плечами пожимает. Эдак вы и царей уважать перестанете.
Василий Фёдорович полез в карман и вытащил кусок хлеба.
— Держи, Фрол. Спи, раз на небушко не хочешь.
Он бросил хлеб на землю, поближе к мёртвой руке.
Череп скрипнул зубами, скорее жалобно, чем злобно. Костяные пальцы ухватили гостинец, и мертвец полез обратно в землю. Секунда, и провал на могиле затянулся, будто бы и не было.
— Поехали назад, — буркнул дядя. — Всё удовольствие испортил.
Дворецкий, всё представление молчавший, также без слов развернул кресло и покатил обратно к усадьбе. И только на меня посмотрел осуждающим взглядом — мол, не дал старику потешиться, мог бы изобразить испуг и почтение. Да ну вас к лешему! Я что, сюда приехал развлекать престарелых магов? Тоже мне, нашли скомороха.
Уже возле усадьбы дядя потребовал от Дворецкого:
— Накрой нам в столовой, мне чай, ему водки, закуски какой. Разговаривать будем, раз умный.
— Василий Фёдорович, поздно уже. У вас режим, лечь надобно.
— Сейчас ты у меня ляжешь, — дядя зло сверкнул глазами. — Сказал — в столовой, значит, есть силы. Что за день такой? Один не боится, другой указывает. Сослать бы обоих на каторгу в Сибирь, да Настьке кресло тяжело катать будет одной.
* * *
В столовой остались только трое: я, дядя и котёнок. Мурзилка устроился у меня на коленях и задрых, свернувшись клубочком.
Дядя медленно пил чай и не торопился начинать разговор. А я налил себе рюмку из штофа и хлопнул под солёный гриб. Исключительно для пользы здоровья — после ночной прогулки слегка продрог.
— Прав ты, племянничек, — отставив чашку, дядя впился в меня цепким взглядом.
— Это был обман?
— Скорее, представление, как в театре. Покойник-то настоящий был.
— Но вы его не оживляли.
— Верно думаешь. По-настоящему оживить покойника только господь может. А Фрол — заложный мертвец.
— Это как?
— Лет сто назад, или больше, неурожай здесь был. Пухли крестьяне с голоду, лыко ели. Вот Фрол и помер. А душа не успокоилась, не летит в рай, всё хлеба просит. Раз в год начинает он в могиле ворочаться, молит, чтоб покормили, на смерть тяжкую жалуется.
Старик вздохнул.
— Жалко мне его, неприкаянного. Зову его, он и выходит. Дам хлеба кусок, Фрол и засыпает ещё на год. Страшная смерть, если от голода, вот и не может
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
