Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
от чтения получаешь тогда, когда находишь ответ. Вот пять причин, по которым, на мой взгляд, Диккенс самым лучшим образом иллюстрирует эту мысль:
1. Он создавал вокруг себя атмосферу загадочности
Когда в августе 1834 года Диккенс решил подписать одну из своих ранних зарисовок лондонской жизни псевдонимом «Боз»[111], он, по словам биографа Питера Экройда, «уже фабриковал некую тайну вокруг имени автора». Его литературное alter ego стало источником бесконечных разнотолков среди читателей, которые жаждали узнать, кто скрывается за псевдонимом. Свидетельство тому – написанный несколькими годами спустя стишок:
Кто же, черт побери, этот «Боз»?
Вот большой для ученых вопрос.
Есть ответ, удовлетворитесь:
Этот черт – сам Диккенс.
Выстраивая миф об авторе, Диккенс также продемонстрировал коммерческую смекалку, отвергнув предложенное издателем название сборника коротких произведений «Бульканье Боза и штихель Крукшанка» и заменив его на свое – «Очерки Боза и гравюры Крукшанка»: в то время иллюстратор Джордж Крукшанк был куда известнее скромного молодого писателя. Вместе с издателем он усердно работал над тем, чтобы получить положительные отзывы критиков, и рассылал сигнальные экземпляры всем, кто, по его мнению, пользовался авторитетом в литературном мире. Это было выгодное вложение, поскольку своим успехом «Пиквикский клуб» обязан именно популярности Боза.
2. Во времена романов-фельетонов он понял, в чем сила саспенса
До того, как вышли «Посмертные записки Пиквикского клуба», большинство романов публиковалось в трех томах, их так и называли – «трехпалубные». Диккенс разрушил эту модель. Не он первый использовал форму романа-фельетона, но он пользовался ею виртуозно.
«Пиквикский клуб» выходил частями ежемесячно – обернутые в бледно-зеленую бумагу (с традиционно многословной титульной страницей, игравшей роль блерба), выпуски стоили шиллинг и с нетерпением ожидались читателями. Это нетерпение достигло невероятного накала, когда Диккенс, заметив, что продажи начали падать, ввел комичного персонажа Сэма Уэллера, типичного кокни, и сразу же продажи взлетели до небес (к тому времени уже всем стало известно, кто скрывался под псевдонимом «Боз»). Сама эта литературная форма открывала новые перспективы для продаж и позволяла напрямую реагировать на потребности рынка. Как пишет профессор Кейт Флинт, «невероятный успех “Пиквикского клуба” предопределил рентабельность и привлекательность романа-фельетона»[112].
Роман-фельетон был также замечательным рекламным носителем: к девятому выпуску «Посмертных записок Пиквикского клуба» страниц с рекламой в разделе «Пиквикские объявления» – от «Зерна из Роттердама» и «Мозольного пластыря» до «Новых желчегонных пилюлей Симпсона» – было больше, чем страниц самого текста.
Что подводит нас к следующему пункту:
3. Он полностью одобрил наступление коммерческой эпохи
Девятнадцатый век был временем необузданного потребления. Рекламные щиты, листовки, плакаты, флайеры были повсюду – на упаковках, в журналах, газетах и книгах. Подобно сегодняшним телезрителям, викторианские потребители были привычны к тому, что все на свете прерывается коммерческой рекламой, им были знакомы и понятны разные способы чтения. Один из ярчайших примеров – так называемые «желтые книжки» (дешевое популярное чтиво в желтых бумажных обложках с яркой картинкой на лицевой стороне, легкие по весу и удобные для нового поколения, путешествующего поездами, продавались они в вокзальных киосках). С задней обложки к читателю протягивалась рука, вроде как для рукопожатия, с надписью «Доброе утро» и рекламой типа: «А вы пользовались мылом “Пирс”?»
4. Он с успехом занимался саморекламой
Диккенс был настоящим шоуменом. В юности он мечтал стать актером и даже участвовал в нескольких постановках. Ему нравилось показывать фокусы и читать вслух друзьям, он обожал выступать перед публикой – позже прославился своими турне по всей стране, где – за плату, естественно, – выступал с чтением отрывков из своих произведений. Ради этих выступлений даже корректировал свои тексты, чтобы они лучше звучали со сцены, выделял некоторые пассажи, обозначал паузы, отмечал на полях, с каким выражениям лица следует зачитывать тот или иной отрывок, и редактировал эти заметки с учетом реакции публики. Он постоянно совершенствовал мастерство чтеца. И даже просил, чтобы подиум, с которого он читает, был не очень высоким, дабы публика лучше видела его отрепетированные жесты.
Его самый громкий хит – чтение отрывка из «Оливера Твиста», где Билл Сайкс убивает Нэнси: ему не советовали читать этот отрывок, но он заявлял, что хочет «произвести фурор». Биограф Клэр Томалин пишет: «Между январем 1869-го и мартом 1870 года он двадцать восемь раз читал сцену убийства, и эффект был именно таким, на который он рассчитывал: публика чрезвычайно пугалась». После этих выступлений он, совершенно изможденный, лежал на софе, и возродить его к жизни мог только бокал шампанского.
Забудьте о турах современных писателей. Диккенс проживал каждый миг своих выступлений, он становился своими романами, а они становились им. И конечно, его книги просто просились на сцену: понимание grand guignol – театра ужасов; голоса героев, мощь его реплик («Не было времен лучше, не было времен хуже») – все было очень театрально. Стилистический прием, когда в начале предложений или отрывков повторяются одни и те же слоги, звуки или слова называется анафорой, и Диккенс был ее большим мастером: в повести «Одержимый, или Сделка с призраком» насчитывается двадцать шесть предложений, начинающихся с одного и того же слова! Как сказал Джон Муллан, «другие романисты могут стремиться к цветистости, сбалансированности или остроумию; Диккенсу же подавай более странные средства: заклинания, нарастание, повторы. Он понимал, что его письмо очень необычно».
5. Он умел приспосабливаться
Многие – в том числе и я – считают «Большие надежды» величайшим романом Диккенса. Он мрачный, странный, какой-то первозданный, таинственный, психологически сложный (Говард Джейкобсон[113] писал, что «даже страницы от стыда скручивались»), и в то же время жестко структурированный. И одна из причин такой лаконичности – потребность рынка. Когда Диккенс увидел, что продажи его еженедельника «Круглый год» падают, он отставил изначальный план печатать роман, над которым работал, ежемесячными выпусками и начал публиковать его в своем издании еженедельно. Это означало, что писать ему придется быстрее, а эпизоды должны быть еще более насыщенными действием. Так и появились «Большие надежды». Поэтому там сплошные тайны, да и название само полно таинственности. Чтобы максимально подогреть интерес, Диккенс за месяц до начала публикаций прорекламировал их в All the Year Round:
«Большие надежды» были положительно встречены критиками, один из которых писал в 1861 году в журнале Atlantic, отмечая напряженную атмосферу романа: «Само название этой книги говорит об уверенности истинного гения. Мастерство, с которым подогревались надежды, череда сюрпризов, с которыми разворачивались удивительные сюжетные линии… Ни в одном из своих предыдущих романов автор так совершенно не стимулировал любопытство читателя и одновременно не озадачивал его. Он побуждает даже самых ленивых из умов пытаться разгадать тайну».
Вот он, герменевтический код в действии. Предлагается
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85
