ни одной причины для оправдания нашей разлуки! А это значит, что ты просто не веришь в будущее со мной! Я же русский бабник, да? И гожусь только для постели? Для жизни не гожусь? — он не заметил, как переходил на крик.
Он никогда не говорил с ней так. Но дело было даже не в этом. А в том, что он угодил прямо в точку. Не по поводу бабника, конечно. Но она боялась. А вдруг он вернётся к своим прежним привычкам? Она не вынесет.
— Гриша! — она протянула к нему руку, но он всё увидел по её глазам, так было всегда.
— Дура ты, — он сел на кровать и потёр лицо руками. — Уходи.
Марина вскочила и выбежала за двери.
В воскресенье днём, перед отъездом, он постучал в их двери. Открыл Даня.
— Где она? — спросил Григорий, когда они обменялись рукопожатием.
— Картинки вырезает у себя в комнате. Плачет.
Григорий вошёл и сел рядом с Мариной на диван возле журнального столика. Взял узор, посмотрел.
— Красиво.
Она бросилась ему на шею. Он гладил её волосы, спину.
— Нельзя было так расстаться, Мариша. Прости меня!
Она кивнула, уткнувшись в его плечо.
— Послушай меня, можешь не отвечать. Возможно, когда я уеду и перестану давить, у тебя будет больше времени на раздумья. Я всё же надеюсь. Обдумай всё как следует, не спеши говорить ни да, ни нет. Я вас жду в любое время дня и ночи, даже не сомневайся. Ничего не изменится. Если надо, только позови, приеду и сам ваши чемоданы соберу. Обещаешь думать?
Она кивнула.
— Развод не дам, Мариша.
Она удивленно подняла на него глаза.
— А ты разве не…
— Я и не собирался подавать. Ты, конечно, можешь. Но учти, документы из ЗАГСа я не подпишу. Придется тебе подавать в суд. И нас разведут рано или поздно, но я буду использовать все свои ресурсы, чтобы оттянуть этот момент. Поняла?
Марина кивнула и снова уткнулась в его плечо.
— Скучать хоть будешь?
Она энергично закивала и судорожно вцепилась в его плечи.
— Хорошо.
Он лёгким прикосновением пальцев приподнял её подбородок, и она почувствовала на своих губах его тёплые сухие губы.
Григорий осторожно прикрыл за собой двери, но не ушёл, а прошёл в комнату Дани.
— Береги её, ты один мужчина в доме остаёшься. И помни, о чём договорились.
— Да, хорошо. Я верю, что всё получится. Не сможет она без тебя долго. Да и школа для меня очень уж заманчивая, — Даня был исполнен юношеского оптимизма.
— Надеюсь, ты прав! Буду писать тебе каждый вечер, отвечай мне, рассказывай всё, хорошо?
— Без проблем, Григорий.
— Я на связи круглосуточно. Если что, сразу сообщай.
Даня кивнул. Они снова пожали друг другу руки. Даня закрыл за Григорием двери.
В воскресенье днём, ровно через две недели после отъезда Григория, Марина опять сидела в своей комнате и плакала. Стол был завален бумажными узорами, но ничего не помогало. Она держалась две недели, ни разу не расплакалась днём, только ночью, когда Даня спал. За две недели Григорий ни разу ей не написал и не позвонил, но уже пять раз по вечерам посыльный приносил цветы. Они уже знали друг друга с этим молоденьким посыльным, здоровались, как старые знакомые.
А сегодня днём она шла из магазина и увидела, как в его квартиру заносят вещи новые соседи. До сих пор Марина будто не осознавала реальности происходящего, но тут эта реальность словно обрушилась ей прямо на голову и погребла её под диванами, столами и шкафами новых соседей.
Хорошо, что Даня был у репетитора, потому что сначала у неё случилась настоящая истерика: она рыдала и пила успокоительное. Сейчас уже просто плакала, слёзы текли сами по себе, она их даже не вытирала. Что она наделала? Она не просто решила всё за них троих и оттолкнула Гришу. Она ещё и оскорбила его своими мыслями. А он всё понял, как всегда. Он всегда всё про неё знал.
Хлопнула входная дверь, вернулся Даня. Марина быстро вытерла лицо и вышла его встречать. Даня посмотрел на неё, кивнул в сторону двери, за которой шумели соседи, и сочувствующе констатировал:
— Вижу, тебя накрыло.
— Пойдём обедать, — ответила она.
Даня вымыл руки, переоделся и пришёл на кухню. Он твёрдо решился на разговор. За эти две недели, он, хоть и обещал Григорию, ни разу не заговорил о переезде: опасался причинить матери боль, не мог заставить себя заговорить. Она, вроде, держалась. Но сейчас он ясно увидел, что ей и так больнее некуда.
Когда Даня поел, и они пили чай, он решительно сказал:
— Всё, мам. Хватит. Завтра пишешь заявление, забираем мои документы и едем в Москву к Григорию. Крупные вещи потом контейнером отправим, Григорий обещал помочь.
— Думаешь, надо ехать? — неуверенно спросила она. Спорить у неё не было сил.
— Уверен. Ты посмотри на себя. Ты всегда такая молодая, красивая. А сейчас у тебя лицо всё от слёз опухло. Я никогда в жизни тебя такой не видел.
Марина потрогала своё лицо. Неужели правда такая страшная?
— Когда ты последний раз интересовалась моей учёбой, мам? С пяти лет, как я пошёл в воскреску, у нас учёба — главная тема, даже летом. А сейчас? Ни разу за две недели!
Марине стало стыдно.
— Но меня не отпустят без отработки, надо готовить замену.
— Отработаешь две недели, ничего страшного.
— И ты готов вот так всё оставить и поехать?
— Мама, учиться в Москве — моя мечта. Я бы всё равно стремился туда всеми способами.
— А как же Федька?
— Мам, Федька сто процентов поступит на бюджет в Москву. Ты что, не знаешь Федьку? Встретимся через полтора года в Москве.
— Погоди. А с чего ты взял, что Григорий нас там ждёт?
— Он сказал, что будет ждать. Что могло измениться за две недели?
— Он ни разу мне не позвонил и не написал.
— Он тебе цветы присылает.
— Это не показатель. Знаешь легенду про Маяковского и Татьяну Яковлеву?
Даня вздохнул. Придётся сказать.
— Григорий пишет мне каждый день вечером, после работы. А я ему отвечаю.
— В двадцать один час по нашему времени?
— Откуда знаешь?
— Знаю. Ну-ка дай свой телефон.
Даня обрадовался: к маме вернулся деловой командный голос. Открыл вайбер. Она долго и внимательно читала.
— Вечные вы с ним заговорщики за моей спиной, — вздохнула она. — А мне почему не пишет?
— Может, ему тяжело, мам? Тебе не приходило такое в голову? Что иногда бывает невозможно написать человеку просто "Как дела?" и получить
