руки. Надо успокоиться, прежде, чем показаться Марине.
— А почему ничего мне не сказал-то?! Партизаны!
— Это было одно из условий нашего переезда. Моё молчание.
— Как тебе удалось уговорить?
— В твою квартиру начали заезжать новые соседи. Прихожу домой — мама сидит вся в слезах. Ну я и сказал: всё, хватит, поехали!
— Молодец! — Григорий потряс руку Дани.
— Но мама сомневалась, потому что ты ей не писал. Пришлось сказать ей, что ты мне пишешь. Она, естественно, потребовала телефон, и всё, считай, прошедшие две с половиной недели ты общался не со мной, а с ней.
Григорий беззвучно хохотал. Вдруг музыка на кухне смолкла.
— Дааааняяя! Иди, посмотри, не пойму, прямо или нет! — крикнула Марина.
— Иду, мам! — отозвался Даня, и хотел встать, но Григорий положил ему руку на плечо.
— Я сам, — он подмигнул Дане и скрылся за дверью.
Она стояла на табурете спиной к нему и пристраивала на стекло узор, изображавший еловую ветку, украшенную шаром.
— Смотри, так или чуть выше эту сторону?
— Чуть выше эту сторону.
Марина выронила узор из рук, резко обернулась, потеряла равновесие и начала падать.
Григорий подскочил и поймал её, прижал к себе что было силы.
— Где ты был в марте, когда я летела со стремянки в галерее? — сквозь слёзы спросила она.
— Чёрт его знает, где меня носило. Но я запрещаю тебе подниматься на высоту, когда меня нет рядом.
* В тексте использован отрывок из песни "Сердцебиение", автор В. Самойлов
— Мой любимый свитер, — она потрогала серый мягкий воротник крупной вязки. — Ты был в нём, когда я впервые тебя увидела.
Потом запустила руки в его буйную шевелюру, и он закрыл глаза. Погладила щёку:
— Похудел. Когда я открыла твой холодильник, мне захотелось убивать! Совсем нельзя оставить без присмотра!
— Вот и не оставляй. Надо было не уговаривать тебя, а шантажировать! Вот я не сообразил! Ну теперь знай, шаг вправо — шаг влево, и я объявляю голодовку.
— Буду знать. Всё, иди переодевайся, буду тебя кормить!
— Слушаюсь, — улыбнулся он, но продолжал стоять, обнимая её, как будто боялся выпустить.
— Даня! — позвала Марина.
— Целуйтесь- целуйтесь, я тут посижу, — донеслось из комнаты.
— Некогда пока целоваться, надо Гришу кормить, да и нам пора обедать.
— Быстро все руки мыть и за стол!
Марина высвободилась и подтолкнула Григория к двери.
Когда пили чай, Григорий сказал:
— Сейчас пойдём в мебельный. Я тут присмотрел поблизости, можно пешком прогуляться. Надо Дане полностью комнату обставлять. И ты подумай, что нам нужно.
Весь вечер они гуляли по мебельному, споря, выбирая. Купили Дане кровать, компьютерный стол, стулья, шкаф, книжные полки. Марина выбрала журнальный столик и комод, а Григорий настоял ещё и на покупке легкомысленного туалетного столика для неё. Ему хотелось, чтобы в их комнате стояла какая-нибудь определённо женская вещь, постоянно подчёркивая присутствие хозяйки этой вещи в его жизни.
…- Как, опять? Который раз? — смеялась Марина.
— Мне необходима компенсация, — он гладил и массировал ту часть её тела, которой всегда уделял особое внимание. — Мм, какие… И вообще, у нас тут не урок арифметики. Сама виновата, держала меня целый месяц на голодном пайке во всех смыслах.
…Она гладила и перебирала его волосы, и он не давал ей останавливаться, повторяя: "Ещё!"
— Ты как кот.
— Твой личный домашний кот.
— Да. Развод не дам, Гриша. Всё, поезд ушёл.
— Вот и прекрасно.
— Более того, я намерена рожать тебе детей.
— Ничего прекраснее не слышал никогда, — он открыл свои сказочные глаза, перевернулся и потянул её на себя. — Передумать не дам. А сколько детей?
— Много уже не успею, но двоих надеюсь осилить.
— Прекрасно!
— Гриша!
— Что, Мариша?
— Какого цвета у тебя глаза?
— Понятия не имею, — рассмеялся он.
* * * * * * * * * * * *
Спустя 11 месяцев.
Григорий сидел в светлом, стерильном и каком-то будто блестящем коридоре. Он очень нервничал и жалел, что Даню не пустили с ним в родильное отделение. Дане только через месяц восемнадцать, и он считается ребёнком ещё, переносчиком детских инфекций. Пришлось отправить его домой.
Григорий достал телефон, чтобы позвонить Дане, но тот тут же позвонил сам, первый.
— Ну что там? — голос у Дани был уже совсем взрослый, мужской. Ребёночек…
— Сижу, жду. Всё ещё в операционной. Поговори со мной, а то я тут скоро по стенам побегу. Даже не думал, что это так напряженно.
— Думаешь, я не переживаю? Всю жизнь мечтал о брате или сестре, а тут сразу две сестры. Дождался на старости лет. Мама никогда в больнице не лежала. Может, и хорошо, что меня не пустили.
— Умеешь ты успокоить, — рассмеялся Григорий. — Но мне на самом деле полегчало.
— Всегда к вашим услугам, — усмехнулся Даня.
Из двери вышла пожилая акушерка:
— Так, это у нас папа. Вы будете в палате с женой, чтобы помогать первое время?
— Да, конечно, я! — Григорий вскочил и быстро сказал в трубку: — Всё, Даня, отключаюсь.
— Жду фото на вайбер! — крикнул тот.
— От наркоза отошли, всё нормально. Пойдемте в послеродовую, потом в палату. Маска, шапочка, бахилы?
— Да-да, всё при мне.
…Был уже поздний вечер, когда они обосновались в палате. Для Григория там тоже стояла кровать, ему предстояло пару дней находиться рядом с Мариной, ухаживать после кесарева.
Марине пока не разрешали есть. К вечеру разрешили немного попить. Обещали, что завтра можно будет встать и сходить в душ.
Девчата вели себя на редкость спокойно, ели и спали. Григорий сидел рядом с кроватью Марины. Она выглядела уставшей, но совсем не осунулась, улыбалась.
— Природа разбила в пух и прах миф о том, что тёмные глаза доминируют. У обеих твои глаза — и у Нины, и у Тани, — она протянула руку, скинула с его волос медицинскую шапочку и запустила пальцы в шевелюру. Он закрыл глаза.
Они решили дать дочкам имена своих мам.
— Ну ничего, отдохнешь пару лет, и снова в бой, — Григорий касался губами её волос. — Нам же нужен черноглазый мальчик. Даня-то уже вырос, совсем мужчина. Кстати, как проснутся, надо сделать фото, Даня просил.
…Григорий держал в руках двух малышек, а Марина фотографировала его.
— Григорий Янович! — улыбнулась она. — Годы идут, а ты не меняешься! Стабильность — признак мастерства. Самые красивые девочки, и не меньше двух!
Больше книг на сайте — Knigoed.net
