ненадёжным укрытием развешенного полотнища. Но за ним как будто было чуть спокойнее.
Дыхание грозило разорвать лёгкие, ладонь с зажатым в ней кинжалом потела – и Елица то и дело вытирала её о подол. А схватка всё продолжалась, и от звуков её в голове что-то звенело.
Но скоро всё начало стихать.
– Оставьте его! – грянул приказ Ледена.
Кто-то ворвался в шатёр. Приглушённые ковром шаги – и занавесь взметнулась, сорвалась с верёвки и плавно опустилась наземь. Елица выбросила вперёд руку с оружием. Княжич поймал запястье, заломил за спину и обхватил её поперёк талии, прижимая к себе. Его гневное дыхание коснулось шеи, потревожило мелкие завитки волос.
– За тобой твои друзья примчались. Думали, большой ватагой нас возьмут… Ты их надоумила? – прошипел прямо в ухо.
– Никого я не звала!
Елица попыталась вывернуться, как брат учил. И ей удалось. Даже кинжал не выронила. Взмахнула им, когда княжич приблизился вновь. Увернулась, едва он хотел поймать её. Леден усмехнулся криво. Топнул, обманчиво нападая и заставив отпрянуть. Он выждал немного, оглядывая её с интересом, и в пару прыжков настиг. Смял грубой силой, вырвал оружие из руки. Очередная попытка освободиться только привела к тому, что оба они рухнули кубарем на ковёр. Елица и сама не знала, зачем вырывается. Зачем угрожать ему стала. Но внутри сейчас бушевала такая неуёмная буря, словно перевертень она, а не человек. И того и гляди, как вырвется наружу какой страшный зверь. Аж в глазах темнело – до того яростно она отбивалась от Ледена, который, кажется, ничего плохого ей не желал. Но он всё же усмирил её, почти распяв под собой и придавив своим телом.
– Угомонись, княжна! – выдохнул. – Ты меня больше них уже измотала.
На удивление его голос оказался совсем не злым. Скорее озадаченным. Елица замерла, перестав выкручивать прижатые к земле запястья. Леден навис над ней: ворот рубахи его оказался разорван, на шее красовалось три царапины: и когда только успела его достать? Но на губах княжича почему-то играла едва заметная улыбка. А глаза, обычно холодные, как будто потеплели, превратились из просто льдисто-серых в голубые. И тогда только, чуть охолонув, Елица почувствовала, как прижимаются его бёдра к ней через рубаху, как тяжко вздымается грудь почти перед его лицом – и тонкая цатра не скрывает даже самых мелких изгибов её тела. Жар страшного стыда бросился к щекам. А в завершение всего Леден ещё и скользнул взглядом по её губам, шее и остановился ниже.
– Пусти, – Елица слабо дёрнулась. – Я напугалась просто.
– Точно звяничан не звала? – недоверчиво прищурился княжич, не торопясь выполнять просьбу.
– Не звала.
Леден встал, одёргивая испорченную рубаху: в такой теперь, как ни штопай, на люди не покажешься. Он тихо буркнул что-то и протянул Елице руку – помочь подняться. Она на себя и вовсе смотреть не хотела: и так можно представить, что выглядит похлеще кикиморы. Вся измазанная в земле, встрёпанная и потная, словно камни таскала. И что нашло на неё, в самом-то деле? И потом только поняла. Взыграла, видно, обида за всё: за убитых родичей, за неизвестность, что ждала в Велеборске. И за страх, что расправятся с ней всё ж, как только встретится она со старшим Светоярычем.
Леден кое-как оправившись, зашагал прочь из шатра. Поднял по дороге стрелу, что так и валялась у очага – головой покачал.
– Как оденешься – выходи, – приказал и скрылся за пологом.
Тихо загомонили парни, как будто слегка насмешливо встречая княжича. Но пара его резких слов – и они замолчали. Елица растерянно огляделась, не зная, за что и схватиться теперь, но всё же нашла силы успокоиться и переодеться в дорожное. На ходу запахивая свиту, она вышла к костру. Там, связанные по рукам, сидели прямо на сырой земле с десяток звяничанских парней, с кем не раз приходилось в беседе вечера проводить. Был даже один кметь из людей Осмыля. Неужто и воевода к тому руку приложил? Да быть того не может! Скорее, кто-то надоумил своих товарищей напасть на спящий лагерь и отбить княжну, пока воины спросонья не очухались. Но не были бы они в ближней дружине княжича, коли позволяли бы себе неосторожность и невнимание.
Елица окинула взглядом всё вокруг – лежали в стороне и тела убитых. И тут же к горлу горечь подкатила. Не убереглись, по глупости своей и горячке в бой кинулись с теми, кто их гораздо сильней. Разве матери одобрили бы такое? Разве отцы допустили бы, чтобы их сыновья, опора их в старости, кинулись защищать княженку от ими же придуманной беды? Как она сможет им теперь в глаза смотреть, коли доведётся ещё встретиться? Хоть и помощи не просила, а всё равно будто по её вине это случилось.
Кмети Ледена, утирая с лиц брызги крови и озадаченно трогая ссадины, расступились. Княжич вышел вперёд и швырнул под ноги Елице кого-то настолько измазанного в грязи, что невозможно было узнать сразу.
– Вот, заступничек твой главный, – процедил он. – Что прикажешь мне с ним делать? Он на мою жизнь покушался. И моих воинов сна лишил. Я могу его прирезать, как свинью. И никто мне за это ничего не скажет. Я прав буду. По совести.
Парень поднял голову – и хоть Елица уже догадалась, о ком было сказано, а всё равно не удержала вздоха, когда увидела Денко. Сын старейшины, кажется, ничуть не боялся опасности, что нависла над ним тяжким молотом. Он неподвижно смотел, хмурясь и слизывая с губы то и дело выступающую кровь.
– Что ж ты, Денко… – она покачала головой. – Зачем?
– За тем, что не мог тебя зверю этому отдать. Сколько они людей в княжестве положили, отца твоего убили. И брата. Не так, скажешь?
– Всё так, – ответил за неё княжич. – Да только здесь чистеньких никого нет. Ни с той, ни с другой стороны. И думается мне, что не из одной справедливости ты ватагу собрал и нас ночью порешить всех хотел.
– Да, смотрю, зря я это задумал, – будто и не слушая его, добавил вдруг Денко. – Ты, княжна, уж и в шатре одном с ним ночуешь. Что, меня четыре зимы гнала, а на участь подстилки остёрской быстро согласилась?
Леден шагнул к нему было, да Елица руку подняла, останавливая. Чего серчать сейчас и яриться на неосторожные слова: обида в нём говорит и гордость, поруганная поражением.
– Что ты теперь с ними делать будешь, княжич? – она отвела от Денко взгляд.
– Да вот руки чешутся голову ему отсечь, – Леден безразлично пожал плечами. – Она ему всё равно без надобности: такой лоб вырос, а
