– Да, не в силах. – Тара пристально смотрела на его нагое смуглое тело, покрытую волосами грудь, впалый живот и ниже…
Боже, он даже не натянул простыни! И словно от ее взгляда, оно… его мужское начало… стало расти.
Но она должна ему сказать! Должна закончить свою мысль.
– Да, – повторила Тара. – Изменить ничего нельзя, но мне жаль, если вы разочарованы…
Джаррет рассмеялся хрипловатым чувственным смехом и прижал ее к себе. Она вздрогнула и замерла, ощущая его горячую плоть.
– Разочарован? – воскликнул он. – Моя дорогая беглянка! Я никогда еще не был так очарован!
Его губы стали более жесткими, чем прежде. Поцелуи – неумолимыми. Они больше требовали, но и больше давали. В них ощущался… голод. И она тоже ощущала голод. Голод по этим поцелуям… по нему.
Тара забыла о словах, сказанных несколькими мгновениями раньше, о прошлом, не думала о будущем. Осталось лишь настоящее…
Когда она вновь опустилась с вершин блаженства, все, что произошло сейчас, казалось еще волшебнее, чем прежде. Тара безмолвно лежала рядом с Джарретом, закрыв глаза; ей дышалось легко, сердце билось спокойно и радостно. Через несколько минут она погрузилась в безмятежный сон.
Джаррет Маккензи лежал рядом с Тарой, думая о ее недавнем прошлом и вспоминая свое.
Горечь утраты давно не покидала его. Он почти свыкся с этим чувством и с трагическими воспоминаниями. И вот он женился снова… Правда, не совсем обычным манером, но женился.
Его удивляло, пожалуй, не столько само случившееся, сколько то, что он ощутил по отношению к этой женщине.
Но что же пробудила в нем эта беглянка, неизвестно откуда и от кого удравшая? Ведь он совсем не знает ее, однако помогает бежать еще дальше.
Неужели и он сам стал теперь беглецом?
Ох, как все запуталось…
Джаррет осторожно отвел золотистую прядь волос от ее лица, легко прикоснулся к матовой, чистой коже, окинул взглядом всю Тару, и неодолимое желание снова вспыхнуло в нем. Он с удивлением отметил, что у него появилось удовлетворение собственника. Она принадлежит ему, только ему! Тара не солгала, сказав, что у Иствуда была всего лишь официанткой.
И она прекрасна. Чиста и прекрасна. Ему не следует мучить Тару подозрениями и требовать от нее объяснений. Зачем?
Ведь она так прекрасна…
Джаррет тяжело вздохнул и стиснул зубы, ощутив болезненный укол совести. Он вспомнил свою первую женитьбу, пышную свадебную церемонию, море цветов, множество гостей и потом – брачную ночь. Как любили они друг друга – и тогда, и потом! До самой ее смерти. А вот сегодня он напрочь забыл о Лайзе в объятиях едва знакомой ему странной, подозрительной беглянки.
«Прошлое есть прошлое, – подумал Джаррет. – Оно уходит… умирает… Его хоронят… То же и с моим прошлым. И с прошлым Тары… Но все же я не должен забывать ни о своем, ни о ее прошлом…»
Тара пошевелилась, и он ощутил прикосновение ее нежной кожи.
Осторожно поднявшись, Джаррет подошел к столу, где стояла бутылка с остатками вина и нетронутая еда.
Есть почему-то не хотелось. Пожар страсти бушевал в нем с прежней силой.
Он выпил вино прямо из горлышка, сел у стола и уставился в иллюминатор на давно занявшийся рассвет.
Потом подошел к постели и, опустившись на колени, всмотрелся в лицо Тары.
Ее глаза медленно открылись, и Джаррет словно утонул в их фиолетовой голубизне. С улыбкой он коснулся ее губ пальцем. Она попыталась встать, но Джаррет покачал головой и обнял ее.
– Во имя будущего, любовь моя, – сказал он. – Во имя будущего!..
Он снова любил ее. Ведь это все же была их первая брачная ночь.
И Джаррет понял, что хотя бы в одном оказался прав: его беглянке нет цены!
Клайв Картер по-прежнему сидел в таверне Иствуда. Между тем уже занималось утро, бледные фонари, не столько разгонявшие, сколько сгущавшие тени над грехами большого города, начали гаснуть. Часы шли за часами. Картер ничем не выдавал беспокойства и волнения, хотя в нем кипела ярость. Совершить такое долгое путешествие, почти достичь цели, а теперь все пошло насмарку из-за этого гнусного жадного сводника! Из-за этой мерзкой гниды. Что ж, на нем стоит сорвать злость…
Картер, единственный сын видного политика, богатого, уважаемого человека, едва ли не с детства наблюдал за политическими играми в своем штате да и во всей стране и вынес из этого важный урок: все, за что взялся, нужно делать спокойно и хладнокровно.
Даже убивать, если возникнет необходимость.
«Этот проклятый Иствуд, – размышлял Клайв, сохраняя внешнюю невозмутимость, – законченный кретин. Люди, которых он послал за беглянкой, вернулись ни с чем. Бормотали, будто Маккензи отказывается отдать девчонку до утра».
Отправленные по настоянию Картера еще раз, они доложили, что там уже никого нет: ни Маккензи, ни девушки. Их и след простыл. Двое из трех телохранителей Картера исчезли.
– Нужно заставить этого негодяя вернуть ее! – снова грозно сказал Клайв хозяину таверны.
Глаза толстомордого потного мерзавца Иствуда выражали жадность и страх. Он воздел руки в притворном отчаянии.
– Да, сэр, ее необходимо найти.
Картер легонько стукнул тростью об пол.
– Ты верно понял мою мысль, дражайший. Твой Маккензи удерживает девчонку, замешанную в убийстве. Поэтому потрудись доставить ее сюда.
– Это не так просто, сэр. Маккензи – богатый и почтенный человек. И весьма опасный. Я же говорил вам… Он даже…
– Что «даже»?
– Говорят, он может справиться даже с аллигатором!
Картер едва сдержал смех. Потом снова помрачнел.
– Черт побери! Разошли своих бездельников по всему городу! И пусть не возвращаются, пока не найдут ее. Почему ты не сделал этого раньше? Что касается аллигаторов, то и того, кто справляется с ними, возьмет обыкновенная пуля. Тем более если угодит в голову.
– Мистер Картер! Что вы такое говорите, сэр!
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Сэр, мое дело такое. Нужно добывать сведения о клиентах, особенно если они разыскивают людей, не прибегая при этом к помощи закона.
«Так этот мерзавец смеет угрожать! Намекает, что мне придется в любом случае расплатиться с ним… Ладно, расплачусь…»
Гневные мысли Картера прервало появление одного из телохранителей, посланных на поиски, беглянки. Вид его оставлял желать лучшего.
– Ну, что случилось? – спросил Картер.
– Тот парень… который с ней, сэр… Он ловкий, как индеец. Даже еще проворнее… Мы ничего не могли… Джим еще лежит, не в силах подняться.
