перехода от материнского рода к отцовскому институт мужских союзов — военно-религиозных обществ. Верховая езда облегчила охоту на бизонов, возникли предпосылки для накопления добычи отдельными охотниками, что способствовало появлению неравенства и выделению родоплеменной верхушки.
Фольклор индейцев прерий весьма разнообразен и сложен. Некоторые персонажи (Койот — по всей территории степей и плато, Старик — у племени «черноногих» и «воронов», Нихансан — у арапахо, Ситконски — у ассинибойнов, Иктоми-паук — у сиу и другие) аналогичны Ворону чукчей и индейцев северо-западного побережья Америки. В фольклоре западной части прерий Койот и Старик выступают и как культурные герои и как плуты-трюкачи. В восточной части прерий сохранились только фрагменты мифов творения и о культурных деяниях, мифические герои здесь являются главным образом комическими персонажами и одновременно умными обманщиками и «безумцами»; вокруг них формируются бытовая сказка и анекдот. Обычные «проделки» мифологического плута у индейцев прерий — имитация смерти с целью полакомиться едой, которую согласно обычаю оставляют покойнику, натравливание животных друг на друга, сбрасывание их в пропасть и т. п. С плутом происходят и любовные приключения: он сватается к девушкам, выдавая себя за другого, пытается соблазнить собственную дочь. Безумцем мифологический герой выступает, когда теряет свои глаза, которые он позабыл вставить на место, ныряет в воду за отражением фруктового дерева и т. д.
У индейцев прерий есть рассказы о браках с животными: наиболее типичны рассказы о похищении девушки бизоном и о бегстве ее с помощью брата; о браке охотника с девушкой-бизоном, принесшей ему охотничью удачу; о том, как звездный человек унес на небо земную девушку, а когда она попыталась вернуться к родным, убил ее. Сын звездного человека стал могучим героем. Рассказы о браке с животными и небесными существами отражают мифологические представления.
В фольклоре индейцев прерий очень популярны некоторые повествовательные циклы, которые занимают промежуточное положение между мифом и эпосом. На полпути от культурного героя к эпическому богатырю находятся такие излюбленные герои, как упомянутый сын звездного человека, или мальчик, возникший из сгустка крови, или близнецы, родившиеся после смерти матери. Эти герои очищают землю от чудовищ, мешающих спокойной жизни людей. «Мальчик — сгусток крови» убивает страшного медведя, отнимавшего у людей добычу, и освобождает его пленников, уничтожает чудовищную змею и гигантскую рыбу, заставляет коварную ведьму упасть на замаскированные ножи, на которые она сталкивала людей. Очистив мир от чудовищ, мальчик умирает и превращается в звезду.
Аналогичные подвиги совершают и герои-близнецы. Они отправляются странствовать, нарушив запрет отца, воскрешают мать, убивают чудовищ: коварную старуху, змею, страшную выдру, «человека в огненных мокасинах».
Интересно, что начальные эпизоды этих эпических циклов содержат мотивы невинно гонимых. Так, старик, которого изводит злой зять, находит сгусток крови, из которого рождается юный мститель, убивающий зятя; мать чудесных близнецов — жертва коварного убийства. Убийца вынул детей из чрева мертвой женщины и бросил одного из них в кусты. Ребенок растет один и остается совершенно диким, пока «культурный» брат не находит его и не восстанавливает в нем магическим путем человеческие качества. Мотив невинно гонимых особенно ярко выражен в сказках о бедном сиротке.
В фольклоре индейцев прерий более четко, чем у эскимосов, намечается дифференциация волшебной сказки и героического эпоса. Если формирование бытовой сказки и анекдота связано с образом мифических героев типа Старика, Иктоми, Койота, зачатки героического эпоса — с рассказами о «Мальчике — сгустке крови» и близнецах, то развитие волшебной сказки связано прежде всего с образом бедного сиротки.
«Бедный сиротка — грязный парень» в сказке степных индейцев стал действительно центральным персонажем. Он притянул к себе ряд тривиальных фольклорных мотивов, в том числе те, которые в сказках других индейских племен связаны с образом культурного героя.
Бедный сиротка все более вытесняет старейших героев чудесного происхождения — мальчика, родившегося из сгустка крови, героев-близнецов и других. Замена старых, полумифических героев новым, «бытовым» своеобразно «освящается» в некоторых сказках. Так, в сказке скиди-пауни[71] индеец, находящийся в плену у медведя, прячет для приготовления супа сгусток крови бизона. Кровь превращается в мальчика — «сына всех зверей». Он идет в деревню и поселяется у сиротки «Обожженное пузо» и его бабушки. «Мальчик из сгустка крови» привлекает магическим путем бизонов (стреляя из лука в кольцо) и получает в жены дочь вождя. Но затем он передает одежду, оружие и жену сиротке и уходит в страну бизонов. Народ же стал чтить сиротку, отождествляя его с «Мальчиком из сгустка крови».
Иногда сиротка сам выступает в роли культурного героя: учит народ охотничьей магии, совершает другие благодеяния, а к концу жизни возвращается на мифическую «родину». В отдельных вариантах сиротка трактуется как перевоплощение мифического героя, божества. Не следует, однако, преувеличивать значение этих «мифических» элементов. Сиротка не вырастает из культурного героя[72]. Как показывает большинство сказок, образ сиротки выступает в чисто бытовой, социальной атмосфере, прежде всего как социально обездоленный. Появление в отдельных сказках о сиротке «мифических» элементов, — во-первых, одна из форм его идеализации (сиротка «обожествляется»), во-вторых, признак его популярности, признак того, что этот образ, как более близкий народу, общественно актуальный, вытесняет архаических героев мифа. Кроме того, отдельные варианты, рисующие сиротку воплощением божества, представляют своеобразную шаманистскую реакцию социально-бытового сюжета.
Превращение сиротки в центральный персонаж североамериканской сказки объясняется теми же причинами, что и у эскимосов и меланезийцев. Большинство индейских племен прерий сохранило материнский род или его сильнейшие пережитки. Вместе с тем этот родовой порядок уже давно вследствие как внутренних причин, так и внешних (влияние англо-американской цивилизации) находится в состоянии разложения.
Противоречие между первобытнообщинными этическими представлениями и общественной практикой индейцев-крау (воронов) отмечает даже буржуазный этнограф Р. Лоуи: «Крау были демократически организованы, — пишет он, — хотя высокое положение сохранялось за высшие заслуги… Таков, безусловно, идеал, но действительность иногда отклоняется от этого. Человек, который каким-либо образом приобрел власть, может ее использовать.
В теории необычайный успех объясняется благосклонностью сверхъестественных существ. Но есть еще социальный фактор — обширная система родства. Не может быть большего оскорбления для крау, чем сказать ему: „У вас нет родственников“. Это значит, что он незначительное лицо. Для полуисторического фольклора, отражающего туземные обычаи, характерен мотив — одинокий обездоленный сирота становится могущественным благодаря сверхъестественному откровению. Легенда объясняет противоположность между унизительным положением сиротки и хорошим положением юношей, имеющих родителей. Для объяснения этого различия нужно отметить, что мальчик, у которого есть родители, имеет также с обеих сторон дядей, кузенов и т. п., которые обязаны помогать ему. Безродный мальчик, лишенный такой поддержки, становится предметом насмешек»[73].
Совершенно ясно, что у индейцев прерий ослабли связи материнского
