Феликса и быть совершенно уверенным, что знал, где находится его наставник. Это было похоже на шестое чувство, и оно становилось сильнее с каждым часом.
— Когда ты следишь за кем-то, ты также должен обращать внимание на то, что на тебе надето, — объяснил Феликс утром в канун Рождества, когда они шли из квартиры, чтобы продолжить свою практику. Начал падать мелкий снежок. — Убедись, что одежда соответствует месту, где ты находишься. Если ты находишься в бедном районе, дизайнерская одежда заставит тебя выделяться, как мозоль на пальце. То же самое, если ты выглядишь как бродяга в Мейфэр. Думаю, смысл ясен.
Из кармана пальто он вытащил бейсболку.
— Если думаешь, что цель заметила тебя, надень бейсболку. Это мгновенно меняет черты. Можно надевать козырьком вперед, назад, а еще, — он вывернул кепку, и красный цвет оказался внутри, — наизнанку. Эта двусторонняя. Очень полезно, — он нахлобучил бейсболку на голову Рикки, когда они свернули за угол на Риджент-стрит. — И согревает голову, — пробормотал он.
Запах жареных каштанов ударил Рикки в нос. Он почувствовал укол. Это был такой рождественский запах. И со снегом, и огнями на Риджент-стрит, и покупателями с мешками, полными рождественских подарков, это было праздничное зрелище.
— Все с нетерпением ждут встречи со своей семьей. Кроме нас.
— Привыкай. У нас больше нет семьи.
Это было правдой. Ближе всего к Рикки прямо сейчас был странный одноногий бывший офицер военной разведки, единственная цель жизни которого, казалось, заключалась в том, чтобы превратить его в лучшего карманника в Лондоне. Как ни странно, он был благодарен за это. Это отвлекло его мысли от всего, что ему не хватало.
Он повернулся к Феликсу и улыбнулся.
— Что теперь? — спросил он.
Феликс хлопнул в ладоши.
— Я поброжу, — сообщил он. — Встретимся тут в три часа. Я хочу, чтобы ты сказал мне, где я был и что делал. Если я съел бутерброд на обед, я хочу, чтобы ты сказал мне, какой была начинка. И если я увижу тебя…
— Знаю, знаю, — сказал Рикки и, прежде чем Феликс успел это сделать сам, перерезал себе горло пальцем.
* * *
— Сэндвич с индейкой из «Pret a Manger». Шоколадный брауни. Черный кофе, три ложки сахара. Вы должны сократить потребление сахара, Феликс. У вас не останется зубов.
— Спасибо за совет, кроха. И хорошая работа с наблюдением. Я не видел тебя. Давай, уже пять часов, а я замерзаю. Доставим тебя домой.
В метро было очень многолюдно, поэтому, хотя снаружи внезапно резко похолодало, Рикки почувствовал себя потным и грязным к тому времени, когда они стояли возле его многоквартирного дома.
— Завтра выходной, — сказал Феликс.
В другой раз Рикки мог бы ответить саркастическим комментарием. Сегодня вечером он посмотрел на крышу многоквартирного дома, которая была почти скрыта в падающем снегу.
— Я мог бы сделать вам чашку чая или что-то в этом роде, — сказал он тихо.
Феликс покачал головой.
— Прости, Коко, — сказал он. — Меня ждет семья.
Рикки почувствовал, что краснеет. Он нахмурился и посмотрел на свою обувь.
— Верно, — сказал он. — Конечно. Извините, — почему-то он не думал, что у Феликса есть семья.
— Вот, — сказал Феликс. Он вытащил из кармана небольшой бумажный пакет и протянул его Рикки. Он был еще теплым. Рикки заглянул внутрь. Это был пакет с жареными каштанами, от которых так хорошо пахло. — Счастливого Рождества.
— Ага, — тихо сказал Рикки. — И вам.
— Отдыхай, — сказал Феликс. — Тебе еще предстоит долгий путь. Мы начинаем снова в День подарков.
Он не похвалил его и не добавил пожеланий. Не говоря больше ни слова, Феликс повернулся и ушел.
— Я мог бы уйти, — крикнул Рикки. — Отпраздновать в одиночку, — он знал, что вредничал, но почему-то не мог сдержаться.
Феликс остановился и обернулся.
— Оставайся дома, Коко, — сказал он. — Это приказ, — он повернулся и ушел в снег, хромая.
Рикки пылал от гнева. Он сунул руки в карманы и прошел в фойе многоквартирного дома.
Было ли у кого-нибудь Рождество хуже, чем у него?
9
ТУСКЛАЯ СЕРЕДИНА ЗИМЫ
Когда она была младше, Иззи Коул любила дни перед Рождеством.
Особенно ей нравились вечера, когда на улице было темно, может, даже шел снег. В большом вестибюле Белого дома всегда стояла огромная рождественская елка. Она часами сидела и смотрела на ее мерцающие огни. На заднем фоне играли рождественские песни, а из кухни доносился чудесный запах, их экономка пекла для нее вкусности.
В этом году новогодняя елка была такой же большой и красиво украшенной, как и раньше. В воздухе звучали рождественские песни. Но в тот вечер в доме не было ничего уютного или праздничного, потому что Иззи слышала только крики.
Это началось днем. Проходя мимо кабинета отца, Иззи услышала, как он кричит в трубку:
— Ты ничего не получишь, Дмитрий, пока я не получу свои деньги!
Иззи сразу же поразила тошнотворная мысль, что он говорил о чем-то плохом. Что-то в его голосе вызвало внутри нее холод. Ужасная смесь жадности и гнева. И страх, наверное. Да, там определенно был страх.
Теперь, когда она слушала спор родителей, жадность и страх покинули его голос, но не гнев.
Она не знала, о чем они спорили. Но это звучало плохо, потому что кричала даже ее мама, которая обычно слишком боялась ее отца, чтобы не соглашаться с ним. Иззи сидела под рождественской елкой, прижав колени к груди, зажав уши руками, пытаясь заглушить звук. Но она не могла. Крики ее родителей перекрывали мелодию «In the Bleak Midwinter».
Внезапно она встала. Она больше не могла этого выносить. Она пронеслась через вестибюль и ворвалась в гостиную, где ее мама и папа кричали друг на друга. Ее отец стоял прямо за дверью с таким выражением лица, которое обычно предупреждало Иззи держаться от него подальше. Ее мама была в другом конце комнаты напротив огня. Ее лицо было мокрым от слез, по щекам текла косметика.
— Замолчите! — крикнула Иззи. — Просто замолчите! Замол…
Ее заглушил кулак отца. Он ударил ее по лицу тыльной стороной своей большой ладони сильнее, чем когда-либо раньше. Иззи рухнула, слишком ошеломленная, чтобы плакать. Она дотронулась до носа и увидела, что кончики ее пальцев перепачканы кровью.
Отец стоял над ней, в его глазах горела ярость, рука, которой он ее ударил, все еще была поднята. На какое-то ужасное мгновение она подумала, что он собирается ударить ее снова, но затем он опустил руку, повернулся спиной к Иззи и ее матери и
