«спецуполномоченный». А тот совершенно ошарашил майора танковых войск в запасе неожиданным предложением, сделанным после десятиминутного разговора «за жизнь». В ходе которого Лысухин в сердцах и ляпнул, что даже на фронте ему жилось лучше, чем сейчас.
— А как вы, Степан Егорович, смотрите на то, чтобы снова попасть на фронт? Ну, не командиром экипажа, конечно, а в вашей последней армейской должности, командиром танкового батальона. И не в победном сорок пятом, а осенью и зимой сорок первого. Но не на БТ, Т-26 или даже «тридцатьчетвёрке» первых выпусков, а на прекрасно известном вам уже пятнадцать лет Т-44. Может быть, даже вашего полка.
— Да я бы даже душу дьяволу продал, если бы такое было возможно!
— Ну, душу никому продавать не нужно, а вот подписку дать придётся, если вы не шутите…
Не прошло и недели, как майор Лысухин шагал по тропинке через берёзовую рощу к военному городку, расположенному в паре-тройке километров от вокзала крошечного зауральского городка Чебаркуль. А поскольку среди его попутчиков оказалось ещё человек десять, одетых в офицерскую форму с танкистскими эмблемами, быстро сообразил, что это и есть его будущие боевые товарищи. Так что знакомиться начали ещё по дороге к лагерю, именуемому по железнодорожной платформе Транссибирской магистрали, «Звезда».
Первым делом, их разместили в офицерском бараке-общежитии с двухместными «номерами». И лишь после этого командир формируемой танковой бригады встретился с вновьприбывшими, начав разговор с вопроса:
— Никто не передумал?
И зачем спрашивать такое, если люди, формально ещё не восстановленные на службе, явились сюда?
Судя по тому, что возраст собравшихся был от двадцати пяти до сорока пяти лет, фронтовой опыт имели далеко не все. Но сам Лысухин учил батальон, которым командовал, основываясь именно на нём. И, как ему было известно, так поступали все его знакомые, так что, несмотря на молодость старших лейтенантов и капитанов, прибывших одновременно (или почти одновременно) с ним, те сумеют применить на практике выстраданное с кровью сверстниками Степана.
Бригаду наполнили материальной частью и личным составом достаточно быстро: уже к середине августа на полигоне, расположенном к северо-востоку от военного городка ровными рядами стояли «сорокчетвёрки». Они приходили эшелонами на соседнюю с Чебаркулем станцию, расположенную на берегу озера, заросшего по берегам камышом. Карася в нём, должно быть, видимо-невидимо, да только времени у командира батальона нет, чтобы сбегать на озеро и «искупать червяка». Ведь даже прибывшие по «железке» танки нужно сначала спустить с платформ, и лишь потом своим ходом гнать на место. При этом заодно и успевали проверить состояние двигателей, ходовой части, приборов наблюдения.
Поскольку часть «брони» снималась с консервации, а другая часть успела изрядно послужить в строевых частях, далеко не все боевые машины были в состоянии «хоть сейчас в бой». Так что техническим службам бригады работа нашлась. Те же танки, что были совершенно исправны и укомплектованы всем необходимым, использовались для восстановления навыков личным составом танковых подразделений бригады. Ведь среди механиков-водителей, наводчиков и заряжающих оказалось очень мало только-только ушедших в запас солдат. Основная масса — уволившиеся со службы от двух до десяти лет назад. Но абсолютно весь солдатско-сержантский состав в бригаде — добровольцы, рвущиеся «дать прикурить фрицам».
Вот с этими-то шапкозакидательскими настроениями, в первую очередь, и приходилось бороться офицерам и бывшим сверхсрочникам, успевшим повоевать в Великую Отечественную. Доказывать, что нельзя верить некоторым фильмам, где гитлеровцы показаны полными идиотами, поскольку, как прекрасно знал Лысухин, «немец — солдат умный, хорошо обученный, и воевать с ним будет очень тяжело». Даже на столь хорошей технике, как Т-44. И особенно — в сорок первом году, когда фашисты уверены в своих силах. Но ничего, к тому моменту, когда закончится слаживание бригады, совместно с замполитами удастся и эту дурь из некоторых особо горячих голов вышибить.
Фрагмент 9
* * *
После первого дня боёв на рубеже реки Веронда, 16 августа, стало ясно, что у немцев запал уже не тот. Раньше, вплоть до начала второй декады августа, они очень сильно полагались на авиацию. Чуть что, и в воздухе начиналась «карусель» из пикирующих «юнкерсов», до невозможного точно умеющего «положить» бомбы. Хоть в траншею, хоть в ДЗОТ, хоть на артиллерийскую позицию. И с этим почти ничего не могли сделать «сталинские соколы», которых немедленно связывали боем германские истребители. Но прошло буквально несколько дней после появления в небе Новгородчины стремительных краснозвёздных самолётов с сильно отклонёнными назад концами крыльев, как ситуация резко изменилась. Эти машины, непременно оставляющие за собой белый облачный след в воздухе, мгновенно «навели порядок» в небе. Всего два или четыре истребителя, как котят, раскидывали «мессеров», пока остальная эскадрилья безнаказанно расстреливала «лаптёжников». Причём, они невероятно точно выходили навстречу гитлеровским асам, словно заранее знали, куда те летят. Пять-шесть таких боёв, и на подходах к Новгороду немецкие самолёты практически перестали появляться. За исключением авиационных корректировщиков артиллерийского огня. И на них, скорее всего, наводила наши истребители дежурная пара, постоянно патрулирующая где-то немного за линией обороны советских войск. Но с арткорректировщиками успешно справлялись и самолёты старых марок. Так что напор фрицев резко ослаб.
Ослаб, но не прекратился. ДОТы, ДЗОТы, минные поля, линии траншей на левом берегу Веронды оказались серьёзным препятствием. Даже после того, как фашистам удалось наладить наплавной мост через Шелонь на месте сожжённой паромной переправы и протащить к новой линии обороны артиллерию. Включая тяжёлые зенитки, из которых они принялись расстреливать бетонные укрепления.
И снова помогла наша авиация. По позициям зениток нанесли удар бомбардировщики, а примчавшиеся им на перехват Ме-109 стали жертвами юрких скоростных истребителей. Осталась лишь сильно досаждающая обороняющимся немецкая дивизионная артиллерия.
Тем не менее, командир 1-й горнострелковой бригады полковник Грибов был настроен оптимистично. С его слов командиры и красноармейцы знали, что Луга ещё держится. В районе Видгощи держит оборону 170-й отдельный курсантский полк. На восточный берег озера Ильмень немцы не пошли, предпочитая раз за разом долбиться об укрепления по реке Веронда. А сосредоточение на участке, протяжённостью около 13 километров, 128-й дивизии и его бригады позволяет надёжно держать оборону. Пусть даже дивизия и бригада несут потери, отбиваясь от двух немецких дивизий, а сборный батальон капитана Шарапова забрали распоряжением штаба только что сформированной 48-й армии.
Правда, уже к вечеру 17 августа 21-я пехотная дивизия сумела захватить плацдарм на левом берегу Веронды в районе Борков: накануне ночью их сапёры проделали проход в минном поле, и в течение дня непрерывно атаковали левый фланг 128-й стрелковой, упирающийся в реку Кудыша. И к концу дня продвинулись в глубину её обороны до двух километров, а по фронту до шести с половиной. Но понесли серьёзные потери под миномётным, артиллерийским и стрелковым огнём, и теперь накапливали силы для штурма основной линии укреплений. А это сделать им было сложно из-за того, что оба моста в Борках, железнодорожный и автомобильный, взорвали при отступлении.
Вплоть до конца дня 20 августа артобстрелы дивизионной и полковой артиллерией немцев, перемежающиеся с атаками пехоты, выматывали силы дивизии и бригады. Потери росли, укрепления, включая траншеи, постепенно приходили в негодность, и настроение Грибова ухудшалось. Приказ «держаться» он не выполнить не может, но и сил остаётся всё меньше и меньше. Несмотря на тонкий ручеёк ополченцев, прибывающих из Новгорода. Проклятые пушки и гаубицы уже через несколько дней приведут к тому, что численность личного состава бригады сократится до половины штатной.
— Потерпите буквально двое суток, — попросил (не приказал!) командующий армией генерал-лейтенант Акимов. — Подкрепление на подходе. И ещё. Завтра ночью, начиная с 23 часов, вам и вашим соседям нужно устроить небольшой тарарам со стрельбой из миномётов пулемётов и винтовок. Примерно на полчасика. Не очень интенсивный, чтобы не сильно много пожечь боеприпасов, но достаточный, чтобы создать приличный шум.
О том, для чего нужен был этот «тарарам», полковник Грибов узнал позже. В ту ночь все уцелевшие плавающие танки и бронетранспортёры сводного батальона капитана Шарапова вошли в воду в Спаспископце. Примерно через два часа несколько ночных бомбардировщиков, заходя по одному со стороны Голино, попытались разбомбить переправу через Шелонь в Шимске. Ночь выдалась тёмная, безлунная (вернее, узенький серпик луны взошёл только через два
