120 мм и фантастических 160 мм, но ни одного лёгкого ротного 50-мм.
Опытный глаз красных командиров заметил, что значительная часть техники и вооружений, доселе им неизвестных, имеет следы более раннего использования, но особист ясно дал понять, что никаких вопросов об их происхождении задавать не следует. А с этими товарищами спорить как-то не хотелось…
Увы, но на весь корпус «обновок» не хватало. Да, в общем-то, и людей, даже с учётом прибывающего пополнения, недоставало для того, чтобы восстановить корпус до штатной численности личного состава. По-хорошему, с учётом необходимости освоения новой техники, требовалось месяца три, чтобы 2-й механизированный снова вступил в бой. Вот только куратор войск Южного направления маршал Будённый, связавшийся с командующим корпусом генерал-лейтенантом Новосельским, сроки готовности корпуса к ведению боевых действий определил очень жёстко.
— У тебя есть только десять дней. Уже 24 августа ты вместе с частями 12-й армии должен нанести фланговый удар по зарвавшимся фашистам из 17-й пехотной армии у Кривого Рога.
— Но ведь Кривой Рог пока ещё наш.
— Вот именно, что пока. 18-ю и 9-ю армию давят так, что они уже не могут остановиться. Сегодня, 14 августа, немцы вышли к Чёрному морю между Аджалыкским и Тилигульским лиманами. Немецкая 11-я пехотная армия давит на Черевиченко с запада и севера. Как бы мы в дополнение к Приморской армии Софронова в блокированной Одессе не получили заблокированную в районе Николаева и Херсона 9-ю армию. И 18-ю, прижатую к Днепру у Никополя и Запорожья. Пока спасает только то, что пощипанный Клейст не может перебросить ни одной танковой дивизии из-под Киева. Поэтому надо срочно дать по морде Штюльпнагелю. Вот этим вы с Понеделиным и займётесь.
— Но…
— Знаю, что ты мне хочешь сказать! — оборвал генерала Будённый. — Что техника новая, требующая освоения. Да и недостаточно её для укомплектования штатов. Зато какая техника! Лучшая из того, что у нас вообще до сих пор была. Что людей у тебя не хватает. Их сейчас вообще ни у кого не хватает. И у германца тоже не хватает. Вспомни, как вы их горнопехотные дивизии пощипали. И если мы сейчас не ударим, то придётся нам до Сталинграда и Кавказа драпать. Есть слово «надо»! Поэтому делай что хочешь, изворачивайся, как сможешь, хоть богу свечку ставь, хоть чёрту кочергу, но 24 августа твой корпус обязан быть на острие удара.
На удивление, инструкторов, помогающих личному составу освоить технику, оказалось немало. И танкисты, и артиллеристы, и пулемётчики. Отлично знающие своё дело люди, хоть по большей части и немолодые. Да и пополнение в части технических специальностей приходило не «от сохи». Точнее, такими были только механики-водители, все как один, имевшие опыт работе на тракторе, а то и служившие в танковых войсках. Пусть даже на устаревших танках.
В кои-то веки не жалели на учёбу ни горючего, ни патронов, ни моторесурса. Именно по настоянию Будённого не жалели.
— Сколько нужно будет, столько ещё пришлём, — отрезал маршал, едва стоило заикнуться о затратах ресурсов на обучение.
Поэтому по 12 часов в день крутилась карусель на маршруте танковой трассы, тренировались развёртывать и сворачивать огневые позиции пушкари, скакали в кузов машины и обратно, окапывались и бегали в атаку стрелки. Не только где-то там, на западе и юге грохотали орудия и трещали винтовки, но тут, в глубоком тылу неподалёку от Днепра ухали танковые пушки, строчили пулемёты и автоматы, с противным свистом летели миномётные мины.
В своих мрачных прогнозах Семён Михайлович не ошибся. 16 августа стало окончательно ясно, что Одесса находится в блокаде. 6-я армия начала отход на рубеж Ровное — Бобринец — Долинская. 18 августа 12-я армия уже вела бои за Кривой Рог. 20 августа немецкая 11-я армия вышла к Днепру в районе населённого пункта Дудчаны, частично оттеснив 18-ю армию Смирнова за Днепр, а частично — на рубеж Апостолово — Зеленодольск — Золотая Балка. 9-я армия Черевиченко, опасаясь удара в тыл, начала отход к Херсону, оставив Николаев. Севернее, в районе Канева немцы полностью очистили от советских войск правобережье Днепра, и теперь готовились к удару на Черкассы и Смелу. 38-й механизированный корпус, «давший прикурить» немцам и венграм, дабы избежать охвата с юга, отошёл в район Смела — Новомиргород. К исходу дня части 17-й пехотной армии, прорвав оборону на стыке 6-й армии Понеделина и 12-й Музыченко, вошли в Жёлтые Воды, и немцам открылся путь на Днепропетровск.
* * *
Ещё вчера вечером Степан Егорович Лысухин пьяно плакал в полусгнившем (чтобы пережить зиму, нужно успеть до холодов поменять нижние венцы сруба) домишке на окраине Пензы. А что ему ещё оставалось делать? Сокращение Советской Армии на два миллиона человек сделало его, боевого офицера, человеком без будущего. Дослужился до звания майора, но это был «потолок», поскольку звёзд с неба не хватал и ни в какую академию поступать не желал. Ну, может быть, ближе к пенсии из командира батальона Т-44 сможет ещё дорасти до зампотеха полка. Как он считал, пока Хрущёв не решил сократить армию сразу на два миллиона человек. А потом и вовсе заговорил про сокращение ещё на миллион двести тысяч.
В первую очередь, конечно, под сокращение попадали больные, выслужившие военный стаж и «совершившие проступки, несовместимые со званием советского офицера». Но добивали до требуемого количества увольняемых ещё и честными служаками, каковым считал себя Лысухин, успевший после окончания военного училища с боями дойти от Вислы до Берлина.
Это во время войны звания и должности сыпались, как из рога изобилия: кое-кто из его однокурсников умудрился всего за полгода из командиров экипажа «добраться» до ротного. Но не он, возглавивший взвод «тридцать четвёрок» буквально 1 мая, за несколько часов до того, как немцы в Берлине начали сдаваться. А в мирное время карьера военного очень замедлилась. Очень! Поэтому и не ждал, что когда-нибудь наденет на голову каракулевую папаху.
И тут — это чёртово сокращение. А поскольку увольняли его далеко не в первых рядах, устроиться на гражданскую работу оказалось очень непросто, поскольку другие офицеры, вышвырнутые из армии (для себя Степан определил этот процесс именно таким словом), успели ухватить всё то, на что он мог бы претендовать.
В военном городке уволенным жить не разрешали, требовалось самостоятельно искать жильё там, куда семья офицера намеревается перебраться. Посоветовавшись с женой, решили ехать в областной центр, где когда-то жили её родственники. Но тех в городе больше не было: завербовались на какую-то стройку в Сибири. С трудом сумели снять домишко, где до недавних пор, царствие ей небесное, обитала какая-то бабулька. И устраиваться кочегаром в котельную на зарплату, которой едва-едва хватало на прокорм.
С горя начал попивать, а поскольку, выпив, становился мрачным и злобным, через полгода Нюра ушла вместе с детьми. Нашла «кавалера», назначенного начальником цеха на открывающийся где-то в Красноярском крае завод, и помахала Степану Егоровичу ручкой. Так что поводов для того, чтобы накануне выходного дня выпить в одиночку бутылку водки и поплакать над своей судьбинушкой, только добавилось.
Утром, когда нестерпимо болела голова и подрагивали руки, он начинал ненавидеть себя. За то, что сломался под ударами судьбы, за то, что он, некогда не боявшийся летящих навстречу ему вражеских снарядов, теперь боится, до спазмов в желудке боится так и остаться до конца жизни никому, кроме собутыльников, не нужным спивающимся кочегаром. Ненавидел себя и тяжко вздыхал, вспоминая войну, во время которой он был… счастлив. Счастлив от осознания того, что делает великое дело. На своём крохотном кусочке, но в единении с другими такими же молодыми, смелыми, задорными парнями, объединёнными мечтой добить врага и зажить, наконец-то, в мире. Мечтой о том, что мир после Победы будет другим: более справедливым, более счастливым, более приветливым к ним всем. Эх, сколько бы он лет этой постылой, одинокой жизни отдал за то, чтобы снова окунуться в ту фронтовую атмосферу!
Сотрудника военкомата, принимавшего у него документы при постановке на учёт по новому месту жительства, Лысухин узнал. Но, привыкший за два года к тому, что день ото дня в его жизни всё становится только хуже (думаете, невесть какому начальству над кочегаром нравится, когда их подчинённый иногда выпивает даже на работе?), посчитал, что у военкоматского возникли какие-то вопросы по тем самым документам. И теперь ему, небритому и похмельному, придётся тащиться, чёрт знает куда, чтобы разбираться в этом.
Тащиться действительно пришлось. Но не ради документов, а ради беседы, которую с ним хотел провести недавно назначенный
