в белый шелк волос. Прижал голову жены к сияющей простыне и прошипел ей в крошечное ушко с маленькой сережкой, пронзившей покрасневшую мочку:
— Ты моя, поняла, дрянь мелкая? Поняла? Или нет?
Она закусила губы, чтоб не завопить. Не закричать на весь замок, на весь Экрисс о том, КАК он ей ненавистен!!! И КАК ей сейчас больно и мерзко! В этот момент она задыхалась от ненависти и мути, которую поднял он со дна…
Как из стоялого озера эту муть подняло её тело, когда она… хотела утопиться.
Он зажал её руки, прижал к постели, сдавил ее губы своими. Сковал, окольцевал, задушил собой.
Её ненавистный муж наслаждался сейчас и хотел, чтобы также наслаждалась она, Эйрин чувствовала это всеми клеточками кожи…
Он бился в ней, как огонь в камине, сжигая, разрывая на части.
Ну почему он не хочет быть другим, он же может, она точно знала, что может…
Она прерывисто перевела дыхание.
— Назови меня по имени. — вдруг велел наг, вбиваясь в её тело ещё одним, сильным ударом и остановившись — Назови! Я хочу знать имя твоего Хозяина, девочка!
И вот тогда, глядя ему в глаза, прямо в жуткие желтые глаза, она произнесла, ровно и чётко, едва справившись со сбившимся дыханием:
— У меня нет Хозяина, сир Король. Я его не знаю.
Глава 11
Он сбежал. Погано, трусливо сбежал. Ни разу в жизни не бежал он ни отчего.
Когда орды беуллов, воинственных тварей, напали на Экрисс, когда армия, бросая оружие, кинулась прочь — ринулся он, окружённый горсткой преданных ему воинов на сонмище сущностей. И выстоял.
В Наантаккете, раненый, горячий от неизвестных чар, удерживал магическую бронь в одиночку…
Устранивший сотню претендентов на Королевский Престол после ухода отца, Эсмонда Завоевателя, будучи ещё сопливым мальчишкой с мягкой бронёй на сердце и теле.
Переживший уход матери…
Рвавший глотки противникам, отправляющий в Башни недовольных.
Гроза Экрисса. Его именем матери пугают непослушных детей…
Сейчас нёсся быстрее самого быстрого ветра.
Прочь. Прочь!!!
От замка. От прошлой ночи. И от ледяных синих глаз, похожих на осколки стекла…
— Вы не нужны мне. Если пару дней назад я ещё сомневалась в этом, то сейчас…
… Когда всё закончилось, она попыталась высвободиться из кольца его рук.
— Пожалуйста, сир, выпустите меня… Мне надо ополоснуться. Извините…
Он разжал руки, не зная, что сказать.
Девушка удалилась в купель, закрутившись в простынь.
Наг не помнил, сколько пробыла она там. Может, час, может, полчаса? Может, целую гребаную вечность?
Всё это время пролежал он, положив руку на простынь — шелковый отпечаток её тела.
Мятные свежие волосы, плечи, руки. Хрупкая талия, маленькие ягодички. Ступни, смешно тонувшие в его ладонях…
Через какое то время она вернулась. Прилегла на край кровати, обдав его свежестью влажного тела. Эсмонд прижал к себе жену и ощутил… холод. Как будто не женщину он обнял сейчас, а каменную статую.
— Эйрин… Давай по хорошему.
Она усмехнулась в неверной полутьме спальни.
— Что Вы хотите от меня, сир? Вы получили всё, что Вам причиталось. Ах, ну да… Будете получать всякий раз, когда пожелаете. Я не собираюсь… быть должной.
За эти несколько часов она как будто стала старше, перешла в следующий класс. Старше и рассудительней. И намного холоднее.
— Эйрин, а может?
Вот тогда то она и сказала ему эти страшные слова:
— Не может. Вы не нужны мне… Подумайте сами. Подумайте хорошенько. Вы, конечно, и дальше можете продолжать в том же духе, но…
Она пожала узкими плечами.
Маленькая, маленькая очаровательная дрянь! Такая мягкая и податливая снаружи, чуть влажная внутри и жёсткая в самой глубине…
Там, куда находят лазейку все: её тюфяк — отец, лошадь, цветы, чайные сервизы, даже слуги…
Там, где всем хватит места, всем — всем. Кроме него, её мужа.
Она уснула у него на сгибе локтя, посреди фразы, так засыпают дети. Уснула глубоко и крепко.
Король же не смог сомкнуть глаз до самого рассвета.
Как только Ламейн выкатился из тьмы на горизонт, яркий и умытый до скрипа коротким ночным дождем, Эсмонд сбежал.
Прочь…
Эйрин не хотела просыпаться. Сон ушёл, а девушка всё ещё оставалась в смятой, остывшей постели. Так и лежала в ней, прикрыв рукой глаза, заслоняясь от навязчивого утреннего света.
В дверь очень осторожно постучали.
— Доброе утро, Ваше Величество.
" Королева Экрисса. Змеиная подстилка. "
Осознание пришло внезапно. Тугой пружиной ненависти подбросило Эйрин в постели, свернуло и развернуло не хуже этой самой змеи.
— Просыпайтесь! Сегодня удивительно ясный день…
Пожилая горничная ворковала, расставляя на столике баночки с кремами и косметикой.
После умывания Эйрин отправилась завтракать. ЕГО за столом не оказалось.
" Развлекается со своими девками, очевидно. " — подумала Королева — " Или отправился в Башни сдирать кожу с очередного несчастного. "
— Сир Король отбыл на охоту. — объяснили ей, хотя она и не поднимала этот вопрос.
— Вот как? — девушка саркастично подняла левую бровь — И… надолго?
Советник Короля пожал плечами:
— Я не могу этого знать, сира. Король не уведомил меня о своих планах.
— Как будет угодно Его Величеству. Я закончила, — она встала и бросила салфетку на стол — Хочу прогуляться.
— Позвольте сопровождать Вас, сира.
— Нет. Не позволю.
И на робкие возражения Советника ответила резко:
— Я сказала — нет. Если Вам заложило уши, обратитесь к целителю. Или в Башни.
… Джан унес её далеко. Прочь от этого страшного места, от замка, от воспоминаний…
Девушка лежала на нагретой Ламейном мягкой траве, закинув руки за голову и смотрела на проплывающие по небу облака.
Она любила так делать в детстве. Облака напоминали иногда пастилу, иногда сахарную вату, иногда просто пар…
Сейчас же они все походили на змей. Вон толстая змея скрутилась кольцом, а там рядом три тощих, чуть левее — вообще какой то червяк…
— Змеи… — прошептала она — Злобные твари с холодным сердцем и липкой горячей кожей! Зачем сотворили вас Боги? Для чего? Всё, что вы можете — только жалить и убивать…
Девушка резко поднялась. Чуть закружилась голова и Эйрин пришлось придержаться рукой за дерево.
Она посмотрела вдаль, на пасущегося жеребца.
Джан, её единственный друг. Друг, которого подарил ей…
" Ладно. " — остановила она сама себя — " Конь в этом не виноват. Он просто вещь. Как и я… "
Ей хотелось плакать, но слезы не шли.
Не так уж и ошибся Король, когда прижав ночью к себе тело жены, подумал о каменных статуях…
