крупные слезы текли по щекам его), — так дороги, как если бы вы мне братом были родным, не в обиду вам будь сказано. Ах, г-н Стеен, ведь мы-то все только у одного Господа, Спасителя нашего, и находим себе утешение в печалях: он тоже ведь был простой человек. И уж вы не побрезгуйте моей к вам преданностью и привязанностью. Как бы вы были теперь дома, в кругу вашего семейства, так я бы не посмел к вам навязываться с моим участием; ну, а ведь здесь-то вы одиноки, и мне сдаётся, что вам было бы полегче, как бы вы немножко порассказали.
Госвин Стеен прижал руку рыбака к своему сердцу.
— Ты — добрый, дорогой, преданный мне человек, — сказал он дрожащим голосом, который невольно выдавал его внутреннее волнение, — и, поверь мне, я высоко ценю твои заботы обо мне. Но тебе нечего обо мне тревожиться. Мы все — люди. Все поддаёмся иногда тяжёлому настроению, но ведь это проходит, минует... Я вот и теперь уже чувствую себя гораздо твёрже...
Ганнеке взглянул на говорившего испытующим оком.
— Полно, так ли, г-н Стеен? — спросил он с некоторым недоверием.
Купец не ответил. Взор его, выражавший отчаяние, блуждал по стенам маленькой комнатки, руки судорожно сжимались — и вдруг неудержимый стон вырвался из груди его.
— Ой, ой, ой! — вскрикнул перепуганный Ганнеке. — Что же это с вами, г-н Стеен! Да ответьте же, Христа ради! — умолял он хозяина, который сидел перед ним как окаменелый. — Ответьте, коли у вас язык не отнялся! Хоть словечко вымолвите!
И он старался растереть руки своего господина, холодные как лёд.
Через минуту Госвин Стеен вздохнул глубоко, всей грудью. Лицо его оживилось, и он с удивлением огляделся кругом, а потом взглянул на стоявшего перед ним на коленях Ганнеке и как будто пришёл в себя.
— Должно быть, в этот раз поездка по морю меня так растревожила, — проговорил он, стараясь усмехнуться. — Я постараюсь уснуть... Но постой, постой, что бы это могло быть? — быстро добавил он, указывая рукою по направлению к берегу и как будто прислушиваясь.
На берегу слышны были глухой шум и жалобные вопли.
— Верно, какой-нибудь корабль наткнулся на берег? — сказал Стеен. — Или не завязалась ли там какая-нибудь ссора с датчанами?
— Только уж, наверно, наших людей там нет, — заметил Ганнеке, очень обрадовавшись тому, что его хозяин опять оживился. — Наши все мне поклялись, что они будут соблюдать тишину, а на их слово можно положиться.
— А всё же этот шум меня тревожит! — сказал Госвин. — И он не стихает, а всё усиливается.
— Может быть, там в таверне на берегу завязалась драка?
— Нет, нет, — возразил хозяин, — не похоже на это! Скорее, может быть, не пришли ли сюда какие дурные вести? Посмотри, что там такое?
— Не хотелось бы мне оставлять вас одного, г-н Стеен, — тревожно заметил Ганнеке.
— Ну, так я пойду с тобою вместе, — решил купец и добавил, когда они оба вышли на воздух: — Смотри-ка, смотри — не одних нас поднял на ноги этот шум: все проснулись в нашей витте.
И он указал на массу рыбаков и работников, выбежавших из-под тех навесов, которые служили им прибежищем для ночлега.
В это время к воротам витты подбежало разом несколько человек, разгорячённых и запыхавшихся от поспешного бега. Они ещё издали кричали:
— Датчане вторглись на Готланд! Они взяли Визби!
Крик ужаса раздался им в ответ.
Госвин Стеен едва удержался на ногах. Он ухватился за руку Ганнеке и едва мог выговорить:
— Кто... кто привёз эту весть?
— Сейчас корабль пришёл, — заговорили в один голос прибежавшие (это и были те самые рыбаки, которые выехали в море на ночной лов). — С этим кораблём и весть пришла. Некоторые из жителей Визби, которым удалось оттуда убежать, приплыли сюда на этом корабле. Да вот и все они сюда идут; мы только их бегом обогнали.
Страшная весть быстро облетела все витты. Поспешно собрались все хозяева, чтобы заодно выслушать рассказ беглецов и затем между собою посоветоваться.
Все уже давно смутно предвидели, что король Вольдемар затевает нечто неожиданное. Все как бы давно уже ожидали этой дурной вести; и всё же весть о захвате Визби оказалась для всех такой неожиданностью, что во всех виттах произвела ужас и смущение. Никому и в голову не приходило, что хитрый аттердаг дерзнёт наложить руку и на Визби, главный и старейший центр немецкой торговли и мореплавания, город, в котором немцев было так много, что они не только пользовались такими же правами, как и сами готландцы, но и принимали участие в самом управлении городом.
— Как хотите, а мне всё ещё не верится, чтобы можно было решиться на такое безбожное дело! — воскликнул штральзундский купец Эвергард фон Мор, когда вступил в кружок ганзейцев, собравшихся около Госвина Стеена, почти потерявшего сознание.
— Как же не верить, когда это уже совершилось? — спросил другой.
— Да ведь это же оплеуха, которую всем нам, ганзейцам, даёт датский король! — горячо воскликнул фон Мор. — Ведь это насмешка над всем нашим союзом, которая должна непременно быть отмщена.
— Госвин Стеен, кажется, чувствует себя получше? — заговорили в толпе, видя, что Стеен медленно подымается, опираясь на своего верного Ганнеке.
— Вам бы следовало прилечь, успокоиться, — сказал Стеену штральзундец. — Прикажите отвести вас в вашу комнату.
— Не надо, — сказал купец, — теперь я себя опять чувствую крепким. Я хотел бы знать подробности, как было дело?
По-видимому, он говорил правду: на лице его появился румянец, лихорадочная дрожь не пробегала более по его членам. И он уже спокойно взглянул на подходившую толпу новоприбывших, сопровождаемых рыбаками, ремесленниками и работниками; эта толпа заняла всю площадку перед любекской виттой, и начался подробный и печальный рассказ.
Первым выступил из толпы седой старик штурман, который был лично известен большинству присутствовавших любекских купцов, так как он из года в год постоянно плавал между Ревелем и Висмаром, своей родиной.
— Мы уже плыли обратно, — так повёл он свой рассказ, — и свежий норд-ост крепко сбивал нас в сторону от нашего курса, так что нам поневоле пришлось пройти у самого берега Готланда. На берегу, близ Форёзунда, видим большую толпу людей: и руками нам машут, и
