— Убью сучку! Заводи, Бес! — раздалось позади голосом Романа, но это только разгоняло кровь.
Сидя в заброшенном саду, куда прибежали, минуя узкий мостик, свернув у развилки вправо, они очередной раз удивлялись своей глупости.
— Зачем ты от него бегаешь? — спросила Мира. — Он любит тебя…
— И я его, — улыбнулась Ира. — То, что мы сделали вчера — необходимость. Ты это знаешь. Меня бы раздавило чувство вины. Но я пока не могу признаться Ромашке в причинах. Боюсь. Вдруг он бросит меня, поймет, какая я ебанутая…
— Глупости, — отмахнулась та, прижимая подругу к себе. — Ты сделала это ненамеренно. Знаешь, и ему не обязательно знать подробности. Если ты и должна объясниться, то только с братом.
— И тут вообще полный ахтунг, — вздохнула Василькова, притираясь носом в ключицу Миры. — Не представляю, какие подобрать слова.
— Не бегай от Ромки. Отталкивая, ты не решишь проблему.
— Защитница сирых и убогих, — хмыкнула Ира и подскочила. — Вставай, пойдем в клуб! Будь, что будет.
Переживала Василькова напрасно. Как только Рома поймал ее в кольцо своих рук, весь его гнев сменился щенячьей нежностью и бесконечными поцелуями на людях. Не желая мешать влюбленным, Мирослава поспешила на прогулку с Никитой, клятвенно пообещав, что будет ждать Иру дома в кроватке, у бабы Лизы, как и обещали той. Позволив себя поцеловать, Иванова очередной раз признала, что ее раздражают чужие губы и руки, но не останавливала ухажера. Лишенная надежды в своих любовных перипетиях, она все еще помнила, что «клин клином вышибают», так почему не с Никитой.
Прошмыгнув за калитку, в районе половины четвертого утра, Мирослава выдохнула, радуясь, что свидание закончилось. Наспех раздевшись до трусов, натянув футболку, она залезла в кровать. Все по привычке, как обычно, без Иры не спалось.
Тихий скрип двери, шепот и шорох в зале обострили слух и все другие возможные органы. Мало кто знал, что дверь надо немного приподнимать вверх, когда открываешь, тогда лишнего звука не будет. В голове поплыли картинки страсти будущих молодоженов, которые металлическим жгутом опоясывали грудь, заполняя сознание жгучей ревностью. Оставаться в кровати сил не хватало, и Мира тихо выбралась из дома. Лишь на улице смогла вздохнуть, прогоняя непрошенные слезы, ругая себя за дурацкие безответные чувства.
Посидев на крыльце дома, ежась от утренней прохлады, она пошла на летнюю кухню выпить чая. В полутьме поставила чайник и, облокотившись о столешницу, глядя на огонь, который облизывал дно чайника, задумалась обо всем и ни о чем.
— Ты очень красивая, Слава, — вздрогнув всем телом, она резко развернулась и увидела Костю, сидевшего на лежаке опершись спиной о стену и закинув одну руку за голову.
— Прости, я хотела согреться… — в голове работал компьютер, пытаясь выбрать любое разумное объяснение тому, что она слышала в зале.
— Иди ко мне, — тихо попросил Горин, подаваясь вперед. Мирослава подошла и присела на край, не в силах сопротивляться, без возможности убедить себя в обратном, все еще взбудораженная ревностными картинками, что мучили ее.
Опустив ее на постель, устроившись рядом, он жадно вглядывался в ее лицо, оглаживая теплой ладонью ее тело, согревая дыханием.
— Ты мое наваждение, — не спрашивая разрешения, он покрывал ее лицо поцелуями, намеренно не касаясь губ. — Мое искушение… Моя маленькая девочка.
Близость обжигала Миру, доводила до дрожи и сбивала дыхание. Каждое слово разливалось волнами в животе, стекая возбуждением вниз, побуждая прижиматься к Косте, врастать в него, с непреодолимым желанием раствориться под его кожей, в его крови.
— Пожалуйста… Костя, — прошептала она, потянувшись к его губам, сильнее смыкая ноги, напрягая бедра, ощущая тянущие вибрации там, где собиралось возбуждение.
Он целовал сладко, горячо, неистово, до звездочек в глазах, до нехватки воздуха, до стонов и всхлипов, и ей хотелось большего, так, чтобы до конца и только с ним. Когда его ладонь прошлась по внутренней стороне ног до бедер, едва задевая промежность поднялась на живот, Мира потянулась и выгнулась, действуя на инстинктах. Зарываясь в его волосах пальцами, проводя ладонями по спине от плеч до ягодиц, целуя в ответ, прижимая к себе, она шла в нирвану.
— Слава, нам надо остановиться, — с тихим стоном, нехотя, Костя оторвался от ее губ, обрывая ее забытье.
— Я не хочу останавливаться, — рваным дыханием прошептала она, предлагая себя, готовая отдать свои принципы и правила за один раз с ним.
— Вот же черт…
В момент оборвались все тормоза, сорвались стоп-краны, развеялись убеждения и затерлись правила. Он сдался, оказался побежден, низвергнут, превращаясь в своих желаниях и действиях в первородный грех. Руки стали требовательнее, тело приятно ломило от напряжения, губы выпивали, вылизывали, выцеловывали каждый миллиметр податливого нежного тела под ним. Он шептал нежные слова, восхищался, дразнил, приказывал. Обратившись в податливую субстанцию, тая под желанным натиском, Мира чувствовала счастье, как никогда раньше, забыв о стеснении и предрассудках. Любила всем сердцем, в одном шаге от того, чтоб стать его без остатка.
— Бес, епть, остановись! — закричала Ира с порога.
— Уйди! — рыкнул Костя, прикрывая своим телом Мирославу.
— Бабушка проснулась, Бес! Подумай, что ты творишь! — молниеносно, одним рывком, Василькова скинула с подруги поплывшего брата, натянула той футболку, трусы, укрыла одеялом и прыгнула рядом на лежак. — Вали нахуй отсюда. Скажешь, что спал в моей комнате. Даже твой утренний стояк в тему… Твою ж мать, о чем ты думал, Бес?!
С треском, едва не сняв дверь с петель, Костя вышел из летней кухни, а Иванова все еще тряслась от непроходящего возбуждения, с широко раскрытыми глазами, потерявшись окончательно.
— Спокойно, Славунтич, все хорошо. Я вовремя сообразила прийти сюда. Сейчас чая выпьем, пойдем на озеро, охладимся, — приговаривала Василькова, поглаживая Миру, успокаивая.
— Я хочу его… — с полными слез глазами прошептала Иванова и уткнулась в плечо Иры, всхлипывая.
— Славунтич, родной мой человек, он разобьет тебе сердце, — прижала к себе сильнее подругу.
— Пусть.
— Потом жалеть будешь, — не теряла надежды вразумить спасительница.
— Никогда не пожалею, — успокаивалась Мира.
— Дурында ты, Славунтич, — усмехнулась Василькова, вздыхая и продолжая обнимать влюбленную плаксу.
Баба Лиза вошла, едва Ира закончила свою мысль.
— О, какого лешего вы тута? — поставив ведро с молоком и вытирая руки о передник, старушка полезла искать марлю в шкаф.
— Пришли рано и уснули, бабуль. А Костя не стал нас будить, — беззастенчиво соврала внучка.
Днем Горин уехал из деревни, никому не говоря ни слова. Спустя неделю все успокоилось, Мирослава смирилась со своей неудачей, теша себя мыслью, что все к лучшему.
