плечу теперь довольный Зайцев и повернулся к солдату: — Ты мне про свой тягач не рассказывай, мы его прошли в свои годы. А шоферов держись. Сегодня — ты меня, завтра придешь на гражданку — я тебя. На этом наша шоферская жизнь держится.
* * *
Дальше останавливались через каждый километр. Зайцев молча вытаскивал лопату и ломик, Правоторов шел в лес и волок оттуда хворост и жерди. Копали, гатили дорогу. МАЗ вырывался, уходил далеко вперед, и Правоторов догонял его следом с ломиком и лопатой на плече.
В одном месте дорога уперлась в небольшой, но крутой взлобок. Это был северный склон — на склоне лежал снег, дорога была покрыта слоем тающего льда. Внизу грязь, и МАЗ не мог взять разгона. Уже дважды дойдя до середины, он сползал назад, в воду.
— Погоди, — сказал Правоторов.
Внизу у дороги лежала куча гравия с булыжниками. Правоторов выбрал самую крупную булыжину и отнес на середину склона. Машина поползла вверх, и, как только мотор сбился и она начала сползать, Правоторов бросил камень под заднее колесо. Машина, царапнув камнем лед, остановилась. Передохнув, Зайцев снова послал ее вперед; она прошла еще с метр и, с визгом пробуксовывая, стала сползать назад и вбок. Правоторов успел подхватить камень и снова бросить под колесо, но машина сползала теперь вместе с ним, сцарапывая со льда белую ледяную стружку. Зайцев отчаянно выкручивал руль, не давая машине сойти в сугроб, а когда МАЗ скатился в грязь, Правоторов увидел сквозь стекло, как Зайцев сжал зубы и стукнул кулаком по баранке. Правоторов подошел и распахнул дверцу.
— Что, плохи дела, Дима?
— Да уж хуже некуда, — сквозь зубы ответил тот. — Надоело.
— А мне, думаешь, не надоело?
— Что тебе! Тебе ее не крутить, — стукнул Зайцев по баранке. — В гробу я видел такую работу! — он выматерился и навалился грудью на баранку. Правоторов подождал.
— Ну, все, отошло?
— Ничего не отошло. Не поеду я дальше.
— Как не поедешь? Осталось-то всего ничего — километров десять!
— Самые ягодки остались! Лучше вовремя вернуться.
— Спокойствие, Дима. Отдохни. Посидим, покурим...
— Назад надо поворачивать, пока совсем не развезло, а то ни вперед, ни назад не уедем. И о чем вы думали?
— Хорошо, считай меня виноватым, идиотом, чертом, дьяволом, но езжай. Если сидеть на месте и махать руками, мы действительно никуда не приедем.
— Ты понимаешь? — Зайцев стукнул твердым ногтем по спидометру. — Восемь километров от Дрокина отъехали, а ты считал, который раз сидим? Скажи там, у себя: не пробились, мол, дороги нету — и прав будешь!
— Садись на мое место, я на твое! — сказал Правоторов.
— Ишь ты, так я тебе и доверю! — покосился Зайцев. Он знал, Правоторов водит машину.
— Давай, — глухо сказал Правоторов, отталкивая Зайцева.
— Не имеешь права, — заерзал тот на месте, устраиваясь удобней и крепче.
— Я по одному праву: надо ехать, там ребята ждут, ты понимаешь? А ты можешь в Дрокине посидеть у того мужичка — он тебе самая пара: чайку попьете, побеседуее.
Зайцев молчал. Раздражение у него проходило.
— Я бы, конечно, не поехал, — уже миролюбивей сказал он, — да не хуже тебя знаю, что там ваши парни сидят, ждут. Ну хорошо, начальство далеко, ему рабочего класса не видать — а ты-то! Неужели ты не знал, что дороги развезет, что люди сядут? Не свое, да?
— Почему ж не знал? Знал, говорил.
— Только говорить умеете. Неужели нельзя сделать человеческие дороги? Ездит же всякое начальство — неужели не видит? Или им на все наплевать? Хотя им что — они в «бобиках», врубил две оси и — Вася не чешись. А тут — утопай в грязи. Ничего не надо! Нар‑род, э‑эх! А еще атом, космос! — Зайцев сплюнул через открытую дверцу.
— Ну так как, едем или не едем? — подождав, спросил Правоторов.
— Куда едем, гора ведь! — Зайцев ткнул пятерней в лобовое стекло.
— Что же, что гора, — спокойно ответил Правоторов. — Цементу придется сыпануть.
— Жрать хочу, — устало сказал Зайцев. Он достал газетный сверток; в пакете были соленые огурцы, хлеб и свиное соленое сало. Правоторов старался не смотреть. Зайцев разложил еду на сиденье и буркнул: «Бери». Правоторов не пошевелился.
— Бери, чего там, — настойчивей повторил Зайцев.
Правоторов взял кусок хлеба с салом и, откусив, как будто немного опьянел.
Ели молча, не торопясь, только хрустели огурцы на зубах. Прикончив еду, выбросили бумагу и закурили.
— Значит, так — цемент будем сыпать, — сказал Правоторов.
Он первым вылез из кабины и взял лопату. Зайцев достал из-под сиденья резиновое ведро. Пыля цементом, они таскали его и сыпали по склону двумя дорожками. Вспотели, по лицам их потекли грязные от пыли ручейки. Правоторов прошел в осинник, росший по склону, и, черпая сапогами мокрый снег, принес несколько охапок валежника. Зайцев укладывал его в две дорожки и, когда наклонялся, из-под рубахи его виднелась голая спина, Была она белой и такой по-детски беззащитной, что Правоторов отводил взгляд.
— Ну вот, — распрямился Зайцев и подмигнул, — теперь только тебе самому осталось ложиться под колеса. — Он вытер о штаны руки и пошел к машине.
* * *
Окончательно засели в четырех километрах от Магульского. Зайцев хотел с ходу перескочить в низине через промоину ручья, которая черно-желтой от глины трещиной перерезала наискось дорогу. Левое переднее колесо проскочило, а правое скользнуло вдоль; машина развернулась, дернулась, задрав передок, увязнув задними колесами в ручье. Правоторов ударился головой об обвязку лобового стекла; пощупал темя — крови не было. Машину заволокло облако цементной пыли. Они разом вылезли и обошли машину, перепрыгивая через промоину. Машина как будто была цела. С полтонны цемента, просыпавшегося от толчка, лежало вокруг в грязи, цементная пленка плыла по ручью. Когда стало ясно, что отсюда им самостоятельно не выбраться, напряжение спало, оба стали вялыми, равнодушными ко всему.
— Ну что, — сказал Правоторов устало, — я, наверное, за трактором пойду?
Зайцев ничего не ответил —
