окнами — двор тюрьмы. В центре его — дорожка, вытоптанная ногами заключенных во время прогулок. Она образовала кольцо, внутри которого было сделано что-то наподобие клумбы и росла тощая тюремная трава. Казалось, что она не хочет расти здесь, в окружении высоких каменных стен.
Когда сюда выводили на прогулку заключенных мужчин, они видели в одном из окон женского корпуса то светлые кудри Веры, то темную головку Романы Вольф, то задумчивую, всегда спокойную Любу Ковенскую (Людвигу Янковскую).
Часто, встретив взгляд старого знакомого, худощавого молодого человека, носившего кличку «Петр», Вера радостно и приветливо махала рукой. Она хорошо знала его еще задолго до того, как они встретились здесь, в белостокской тюрьме. Тогда он был Николаем Орехво. Он сам из Западной Белоруссии. Активный партийный работник. О подлинной его фамилии и о их прежнем знакомстве Вера должна была забыть. Теперь он «Петр», боевой товарищ, привлеченный к суду по «процессу ста тридцати трех».
Когда их взгляды встретились, Вера жестами показала, чтобы Петр следил сейчас за ней. Через несколько минут, как только надзиратель отвернулся, из ее окна к ногам Петра упал черный комочек. Он сделал вид, что оступился, и, упав на одно колено, подхватил с земли брошенный Верой «гриппс». Черный комочек незаметно перелетел в руки шедшего сзади заключенного. Тот, в свою очередь, так же ловко передал его следующему, и так до тех пор, пока «гриппс» не оказался где-то в середине цепочки, непрерывно движущейся по кругу.
Все это произошло в течение нескольких секунд. Надзиратели не заметили ничего подозрительного.
После прогулки заключенные мужского корпуса разломили «гриппс» — кусочек черного хлеба, в котором была папиросная бумажка. Мелкими, микроскопическими буковками Вера писала о новых директивах, полученных с воли от Центрального Комитета Компартии Западной Белоруссии. ЦК одобрил предложенную партийным комитетом тюрьмы линию поведения заключенных на «процессе ста тридцати трех».
Большинству арестованных, а также части оставшихся на воле, но привлеченных к суду по «делу ста тридцати трех», предлагалось отказываться от принадлежности к партии и комсомолу и настаивать на своей невиновности. Не располагая доказательствами, фашиствующие судьи вынуждены будут оправдать их. Но организаторы процесса, как это было видно из обвинительного заключения, прилагали все усилия, чтобы возвести ложные обвинения на коммунистическую партию и комсомол. Для того чтобы дать им сокрушительный отпор, партийный комитет предложил группе подпольщиков выступить на суде с речами в защиту партии, комсомола, профсоюзов и других организаций. Это означало признание своей принадлежности к партии и влекло за собой тяжкие меры наказания.
Семи коммунистам, в том числе и Вере, предстояло принять на себя удар фашистского суда, противопоставить буржуазным законам и порядкам единственное свое оружие — правду, смело, открыто сказанную. Это оружие не защищало подсудимого от преследования, но оно служило надежной защитой партии от клеветы и инсинуаций ее врагов.
На процессе должны были присутствовать журналисты и кое-какая публика. То, что будет там сказано заключенными, тысячеустым эхом разойдется по всей стране. «Процесс ста тридцати трех» надо было превратить в суд над фашистской диктатурой Пилсудского.
С глубоким волнением приняла Вера решение ЦК партии. Связи тюрьмы с внешним миром шли через их камеру. Родственники Любы жили в Белостоке и использовали всякую возможность для свиданий, различных передач. Нередко из Варшавы приезжали родственники «Елены». Сидели в их камере и другие женщины, официально поддерживавшие связи с внешним миром. Через них сотнями различных способов поступали в тюрьму записки партийных товарищей, оставшихся работать на воле.
В самой тюрьме различными способами передавали новости, указания и директивы ЦК из корпуса в корпус, из камеры в камеру. Это только кажется, что человек в тюрьме изолирован и беспомощен. Там, где он тесно связан с партией, где работает коллективный ум, всегда найдутся способы обойти самых бдительных стражей.
Грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза Вере Захаровне Хоружей
Вера Хоружая. 1923 год
В. Хоружая (во втором ряду первая справа) среди комсомольского актива Мозыря. 1921 год
В. Хоружая (крайняя слева) среди активистов Минского клуба молодежи. 1923 год
В. Хоружая (третья слева во втором ряду) среди воспитанников Минского Дома юношества. 1923 год
Обложка книги «Письма на волю»
В. Хоружая в белостокской тюрьме. 1932 год
Слева направо: Романа Вольф, Вера Хоружая, Людвига Янковская (Люба Ковенская)
Вера Хоружая и Оля Тихонова. 1934 год
В. 3. Хоружая и С. Г. Корнилов
Семья Хоружих. Справа налево: Вера Захаровна с дочерью Аней; брат Василий Захарович; мать Александра Иеронимовна; сестра Надежда Захаровна с дочерью Лилией
Дети В. 3. Хоружей — Аня и Сергей (1948 год)
Все напряженно готовились к крупному процессу, на который возлагали большие надежды обе стороны. Те, кому было предложено выступать в защиту партии и комсомола, продумывали содержание своих речей.
А процесс со дня на день откладывался. Прокуратура с помощью дефензивы подбирала новые обвинения.
«ПРОЦЕСС СТА ТРИДЦАТИ ТРЕХ»
Наконец было объявлено, что суд начнется в апреле 1928 года. И вот настал этот день — 17 апреля. Вся тюрьма провожала их песней «Смело, товарищи, в ногу…». После многомесячного пребывания взаперти Вера впервые оказалась за воротами тюрьмы.
Расстояние до здания суда было невелико — всего около трех километров. Но каким удивительным, необыкновенным был этот путь для людей, изголодавшихся по воле! Над головой светило солнце. Ярко-голубое небо приобрело какую-то сказочную объемность. По обочинам шоссе настойчиво пробивалась молодая зеленая трава. От соснового леска, окаймлявшего шоссе, шел пьянящий запах хвои.
Кортеж от тюрьмы до здания суда двигался медленно. В голове его — машина с офицерами полиции, замыкала колонну грузовая машина с полицейскими, вооруженными пулеметом, а по бокам друг за другом трусили конные полицейские с карабинами.
Когда Вера увидела открывшийся перед ней простор, у нее захватило дыхание. Как и чем выразить свои чувства? Только песня в состоянии передать то, что переживает человек в минуты такого душевного подъема.
