сказал [еще]: “Слава Ему, нет божества, кроме Него! Но ведь не достигнет завершения желаемое Али ибн Абд ал-Кадиром”. Далее. Канку Муса вышел в путешествие, и среди рассказов о его поездке есть вещи, большинство которых неправдоподобно, и разум отказывается их воспринимать. А в числе этого — [рассказ], будто не оказывался Муса по пятницам ни в одном городе отсюда до Каира без того, чтобы в этот же день не построить там мечеть. Говорят, что мечети городов Гундам и Дукуре принадлежат к числу тех мечетей, что он построил. А пищей его во время обеда и ужина с момента выезда из дворца его до возвращения туда были-де свежая рыба и вареные овощи.
Рассказали мне, что вместе с Мусой отправилась его супруга, которую звали Инари Конате, с пятьюстами своими женщинами и прислужницами. И вот они остановились в каком-то месте в пустыне, между Туатом и Тегаззой[88], и устроили в нем стоянку. А эта жена Мусы проводила ночь без сна, в его шатре, Муса же спал. Потом он пробудился и обнаружил, что она не спит, бессонная; Муса ее спросил: “Ты не спала? Что с тобой?” Но она ему не ответила и осталась так до половины ночи. Затем Муса проснулся и нашел ее так же бодрствующей. И воззвал он к ней именем Аллаха, вопрошая о том, что ее постигло. Но она ответила: “Ничего. Только мое тело испачкала грязь, и я мечтаю о Реке, чтобы вымыться, нырнуть, погрузиться и поплавать. Разве достигнешь ты такого и в твоей ли власти сделать это?” Канку Муса поднялся и сел; его это уязвило, и он сидел, размышляя. Потом велел призвать раба, который был главою рабов и людей его и которого звали Фарба[89]. Тот был позван, явился и приветствовал Мусу /35/ царским приветствием (а их обычай приветствовать правителя таков, что [приветствующий] снимает свою рубаху и покрывает грудь, а затем осыпает себя пылью, [стоя] на коленях); и в его государстве никто не подает государю руку, кроме его кадия. Кадий же именуется Анфаро кума; а кума — это племя, и из него выходят их судьи[90]. И жители не знают [слова] “кадий” и говорят только “анфаро”). И когда фарба покончил с приветствием, Муса ему сказал: “О фарба, с того времени, как женился я на этой моей жене, она не требовала от меня и не упрашивала меня ни о чем, на что не было бы способно мое могущество и чего бы не было в моей власти или для чего была бы слишком слаба моя мощь, кроме как этой ночью. Ведь она потребовала от меня Реку или создания ее из ничего! А между нами и Рекой — полмесяца пути, для такого создатель — один Аллах. И она от меня потребовала невозможного”. Но фарба ответил: “Быть может, Аллах исправит это для тебя!” И вышел фарба, плача и бия себя в грудь, и отправился к месту своей стоянки. Он призвал рабов, и они явились быстрее чем в мгновение ока. Число их было восемь тысяч семьсот — так это утверждал Баба, асара-мундио в городе Дженне; другие же говорят — нет, точно девять тысяч. Фарба выдал рабам мотыги по числу их, прошел тысячу шагов и приказал рабам копать ров. Они копали этот ров, вынимая землю; потом вырыли настолько, что остановились на трех ростах человека. Затем фарба велел доставить песок и камни, так что ров заполнился. Потом он приказал собрать дрова, и рабы их сложили поверх того. А затем принесли сосуды с маслом карите[91], положив их сверху всего этого. Потом фарба поджег это, поднеся огонь. Огонь разгорелся, и это карите растопилось на камни и песок и ломало их. И этим обволокло ров, и стал он подобен поливному горшку. Затем фарба велел принести запасы воды в больших и малых бурдюках, они развязали горловины бурдюков, вода вылилась и стекла в ров, так что наполнила его, поднялась и достигла такого уровня, на котором в ней поднялись волны /35/ и сталкивались друг с другом, как в большой реке.
Фарба возвратился к Канку Мусе и нашел их обоих сидящими — а их разбудили жар того пламени и дым от него. Он приветствовал их [надлежащим] приветствием, потом сказал: “Эй, господин! Вот Аллах помог тебе и прогнал твою заботу. Где Инари? Пусть она пойдет: ведь Аллах дал тебе силу создать реку с благословением того, кого ты посещаешь — посланника Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует. И вот она!”
Это пришлось на восход зари конца той ночи. Женщины встали с Инари вместе — а их было пятьсот, — и она поехала верхом на своем муле к реке. Женщины вошли в нее, веселые, радостные, с веселыми криками, и выкупались. Потом [все] они отправились дальше, но некоторые черпали воду из рва.
Вместе с Мусой шел Слиман-Бана Ньяхате, бывший одним из слуг его. Он ехал впереди каравана и двигался с большим отрядом. Однажды они достигли колодца в безводной пустыне их, испытывая сильную жажду, и опустили свое ведро в этот колодец. Оно спустилось на воду, но там его веревка [вдруг] оказалась перерезана. Затем второе — и она перерезана, потом [еще] другое — перерезана. Они подумали, что там есть кто-то, кто режет веревки, но они были у последнего предела жажды и собрались все на краю колодца, не зная, что им делать. И Слиман-Бана Ньяхате засучил рукава до предплечья, взял под мышку свой нож и бросился внутрь колодца, оставив людей стоять над колодцем в большом огорчении. И вот там он [оказался] пред человеком — воинствующим разбойником, что опередил их у колодца. А намерение его было преградить им [доступ] к воде, пока все они не перемрут от жажды: он же выйдет и соберет себе все их имущество; но не предполагал он, что кто-либо решится спуститься к нему туда. И Слиман-Бана Ньяхате убил его там; потом подергал для спутников своих веревку ведра, они ее потянули — и вот перед ними тело человека, которого Слиман-Бана убил. Они же проволокли труп [по земле] и сбросили в колодец[92].
Рассказал мне наш наставник Мори-Букар ибн Салих Уан-гарабе[93], да помилует его Аллах, что при Мусе было сорок вьюков золота на мулах. Муса совершил хаджж и посетил [святые места]. Говорят, что он просил у шейха святого города Мекки благородной, /37/ да хранит
