меня чрезвычайно волновало исчезновение Мишки: за прошедшие несколько дней он так ни разу и не появился в конторе. Поначалу я решил, что он на радостях снова ушел в загул, ибо и в его крошечной квартирке на самом чердаке обшарпанного дома на Лиговке застать мне его не удавалось. Хозяйка, дама средних лет и строгих нравов, лишь пожимала плечами: она давно привыкла к причудам своего жильца и не задавала лишних вопросов. Он всегда платил в срок, в квартиру никого не водил, кутил исключительно в кабаках и вообще вел себя тише воды, ниже травы.
По истечении недели я уже подумывал было обратиться в полицию, впрочем, уже в воскресенье, на исходе дня ко мне в квартиру постучался маленький оборванец из числа старых приятелей Мишки и протянул записку. Я лишь на секунду отвел глаза, чтобы посмотреть на подпись, а малец уже скрылся из виду, только дверь хлопнула на ветру, впуская в комнаты сквозняк и промозглый воздух. Записки была от Мишки.
Николай Алексеевич,
Догадываясь о том, что Вы уже успели хватиться меня и вот-вот потревожите своей персоной исправника, докладываю: я узнал все необходимое для того, чтобы упрятать мерзавца за решетку. Предлагаю встретиться завтра в три пополудни у Ипполита. Оружие не берите, у меня имеется пара пистолетов. Катерине Матвеевне лучше ничего не сообщать, покуда дело не будет решено.
М.
Впрочем, направляться в тот вертеп совсем безоружным я позволить себе никак не мог, поэтому на следующий день в четверть третьего я, припрятав за пазухой маленький дамский револьвер, вышел из дома и кликнул извозчика. На место я прибыл за двадцать минут до назначенного срока, но не стал ждать на морозе Мишку и, взбежав по лестнице, постучал каблуком сапога в обитую войлоком дверь. На пороге тут же возникла Лизавета Дмитриевна, на этот раз совершенно спокойная и даже слегка отстраненная. Она удивленно озирала меня, явно не узнавая, затем, когда я представился и попросил проводить меня к Ипполиту, она вскинула голову, в театральном жесте приложила тыльную сторону ладони ко лбу и буквально поплыла по коридору к двери квартиры. Я проследовал за ней.
Ипполит явно никого не ждал, но Мишка верно подгадал: он был дома и снова напивался.
— Чем обязан? — прорычал он, увидев меня.
— Кажется, моего напарника еще нет? — осторожно осведомился я, осматривая гостиную.
— А ты опять не один? — протянул он и щелкнул ногтем по стоявшей на столу бутылке, словно приглашая меня присоединиться.
Я помотал головой:
— Вы ведь что-то еще узнали о капитане, верно? Невозможно же долго шантажировать человека одной и той же старой информацией.
— Какой я тебе еще «вы»! Давно ли ты мне тыкал, змеюка ты подколодная! — рассвирепел вдруг Ипполит и стукнул кулаком по тут же зашатавшемуся столу, едва не опрокинув при этом бутылку.
Я сдержанно кашлянул и повторил свой вопрос.
— Тяжела она, вот чего! Не один ты умеешь дела прокручивать, мы тоже не лыком шиты, хоть и простые моряки!
— Светлова в положении? — недоуменно протянул я.
— Так точно, Николай Алексеевич! — из прихожей раздался звонкий голос Мишки, а через несколько секунд появился и он сам.
За прошедшую неделю он, очевидно, не выпил ни капли, ибо выглядел выспавшимся и абсолютно счастливым. Щеки его розовели, волосы были причесаны, а шинель с сапогами — вычищены. Я истинно обомлел, глядя на него.
— Ты никак женился! — охнул я.
— Чего нет, того нет, а вот Вас имею честь поздравить, Николай Алексеевич. Я был давеча в церкви, когда оглашали ваши имена…
— Что?! — взревел Ипполит. — Да ты сам черт! Ууу, зверюга! — принялся грозить он мне кулаком, не имея даже сил подняться со стула.
— Волк, волк! — раздались в коридоре отчаянные вопли Лизаветы Дмитриевны, и Ипполит, покачиваясь, встал и направился к выходу из гостиной, вероятно, чтобы утихомирить свою благоверную.
— Ну, что ты накопал? — потирая руки, я тут же обернулся к невозмутимо стоявшему у стены Мишке.
— Я вот все думал, — медленно начал он, — отчего Вы не хотели вдвоем всех подозреваемых допрашивать… Вроде, и быстрее, конечно, если разделиться, да только для того Вы меня и взяли к себе, что у меня на мелочи глаз наметан.
— Ну отчего же, Миша, а Ипполит? Капитан? Штурман?
— Ну у штурмана Вы, почитай, и не были, у Вас же флюс все лицо разнес, пришлось повязкой прикрывать. Он и не рассмотрел Вас даже.
— Что ты хочешь этим сказать? — у меня пересохло во рту, и я налил себе стакан мутной жидкости из бутылки и тут же осушил его.
— Начальник Вы неплохой, Николай Алексеич, связи у Вас опять же, но смекалки и чутья подчас порядком недостает. Вот и решил я втайне от Вас еще раз наведаться к Катарину и Визе — вдруг упустили Вы чего при допросе, вдруг им денег надо было дать за откровенность, а Вы же совершенно ничего не смыслите в подкупе… Мда…
Все внутри меня похолодело. Я увидел застывшего на пороге Ипполита, не сводившего глаз с насмешливого Мишкиного лица. Часы, висевшие на некрашеных стенах, давно остановились, и даже их тиканье не нарушало зловещей тишины в комнате.
— И вот какое дело… К Визе-то Вы заходили, да только отчего-то носили окладистую рыжую бороду, меховую шапку, коей у Вас отродясь не водилось, и рваное пальтецо. Да еще и разговаривали баском. Визе Вас за бывшего околоточного поначалу принял. С чего бы такой маскарад, а, Николай Алексеич? — Однако, не дав мне произнести ни слова, Мишка продолжил: — А у Катарина Вас и вовсе не было. Выходит, солгали Вы мне тогда, что заходили к нему, так ведь? Я уже после Визе задумался, а тут и вовсе растерялся. Фотограф, правда, никакими судьбами не хотел говорить, пришлось мне в долги влезть, чтобы развязать ему язык. Пришел, говорит, к нему накануне отплытия Фоки какой-то неизвестный тип и стал умолять сказаться больным, а в плавание отправить его. Представился Пинегиным, титулярным советником. Деньги заплатил Катарину немалые. Мечтал, говорит, всю жизнь на полюсе побывать, только кто ж его возьмет! Такому фотографу, как Катарин, еще не раз представится случай, а для него это единственный шанс — здоровье, дескать, совсем подводит, пока сил еще довольно, но вот лет через пять их уже может не хватить и т. д. и т. п. А уж больно этот Катарин до денег оказался охоч. Обучил кое-как Пинегина азам мастерства, сам же сказался больным, да порадовался только, что заработал немалую сумму, не рискуя ни здоровьем, ни жизнью. Пинегина же он, имея
