продуктом различных противоречивых, конфликтных, фрагментированных темпоральных требований, перспектив и процессов, где присутствуют не просто различные интересы, но и разрыв между стратегическими и тактическими интересами отдельных групп или всего общества. Например, Фицепатрик (2004) утверждает, что хотя ключевая темпоральная характеристика социального государства в краткой перспективе сфокусирована на прибыли, что делает ее невосприимчивой к экологическим рискам, она также предполагает существование обязанностей между поколениями, так как политика социального страхования нуждается в темпоральной длительности. Кроме того, политики часто сталкиваются с конфликтом выбора между стратегическим планированием и краткосрочными, недорогими политическими тактиками, которые должны помочь им выиграть следующие выборы; лишь некоторые из них заинтересованы оставить свой след в истории.
Последние дебаты вокруг идеи «государства социального инвестирования» продемонстрировали комплексную, иногда противоречивую природу ответов на такие требования (Lister, 2004; Kershaw, 2005). Особенно в связи с политикой «третьего пути» лейбористских правительств Великобритании и Канады. Одним из центральных пунктов такого политического курса в контексте государства социального инвестирования были дополнительные финансовые вложения в детей, в частности, в уход за ними, с целью создать ответственного, высокопродуктивного работника, востребованного современным обществом. Это, с одной стороны, политика ориентированная на будущее, но в ней присутствует и краткосрочный компонент — государственная помощь по уходу за детьми дает возможность женщинам быстрее выходить из декретного отпуска на работу. Как говорят критики, это такой инструментальный подход к детям, когда теряется теперешнее детское счастье и благополучие. Базирующееся на рыночных постулатах государство социального инвестирования означает, что здесь не видят необходимости помогать людям более качественно проводить время за пределами их рабочего места, здесь не интересуются, как время распределяется внутри семьи, и не имеют потребности в существовании темпоральных потребностей и ритмов за пределами оплачиваемой работы.
Хотя это означает, что государство социального инвестирования предполагает некоторые опознаваемые темпоральные представления, оно несет в себе противоречия, общие с другими формами государства. В частности, забота о будущем в нем также сдерживается давлением краткосрочной перспективы и требованиями показать быстрые, легко измеримые результаты. Например, как отмечала Полли Тойнби (Polly Toynbee) (2006) в своем докладе, посвященном государственной программе «Уверенный старт для детей» в Великобритании: «Желания политиков получить мгновенные результаты от долгосрочных программ ставят такие программы в опасность». Кроме того, несмотря на попытки государства социального инвестирования оправдывать современные расходы будущим усилением, похоже, этим вычеркиваются из теперешних государственных расходов пожилые люди или те, кто больше не в состоянии работать. Это, очевидно, несправедливо по отношению к этим людям и требует понимания у тех, кто работает сейчас, ведь они, постарев, также будут нуждаться в такой помощи. Эти неясности и несоответствия подтверждают наш основной тезис, что хотя в некоторых странах можно обнаружить черты, относящиеся к различным темпоральным режимам, эти режимы не являются замкнутыми, однообразными системами. В свою очередь, это означает, что данные темпоральные представления поддаются изменениям как в позитивном направлении, так и негативном.
Удлиненный рабочий день и капиталистическая экономика
Во многих странах профсоюзы и феминистки ведут длительные кампании (поддерживаемые некоторыми исследователями, такими как уже указанный Гершуни) за законодательство, уменьшающее рабочее время и отпуск по уходу за ребенком. Тем не менее, сам Гершуни, в основном игнорирует роль трудовых обеднений и женского движения в решении этих вопросов, он рассматривает государство «почти как автономную институцию, отделенную от гражданского общества» (Fitzpatrick, 2004, p. 213). Это связано с его общим акцентом на экономике, а не на политике и явном убеждении, что время досуга первоначально ценно тем, что это время потребления. Как отмечает Фицепатрик, это убеждение «отражает овеществление времени капитализмом социальных государств больше, чем что-либо» (Fitzpatrick, 2004, p. 213); и не только потому, что это девальвирует время отдыха, не требующее финансовых затрат, но и потому, что тут игнорируется потенциальное значение времени как политического ресурса.
Хотя Гершуни приветствует формы потреблении, которые создают хорошие рабочие места, Шор, напротив, рассматривает потребление значительно более негативно — как движущую силу ненормированного рабочего дня. Он, по ее мнению, оказывает драматический эффект на здоровье и семейную жизнь рабочих в США, загоняя их в «беличье колесо» — «коварный цикл работы и расходов», где они вынуждены работать значительно больше времени для поддержания такого способа жизни, который всегда останется для них недостижимым (Schor, 1991, p. 107). Она утверждает: «Потребительство — это не вечная черта человеческой природы, но специфический продукт капитализма», достигший опасного уровня за последние десятилетия (Schor, 1991, p. 117). В своей книге «Перерасходы американцев» она определяет две ключевые причины возрастания соревновательных расходов (competitive spending). Во-первых, телевидение приучает зрителей к тому, что глянцевый образ жизни (такой, например, как в сериале «Друзья») — это базовая точка для оценки приемлемого образа жизни. Во-вторых, начиная с 1970‑х годов усиление экономического неравенства оставило многих американцев из среднего класса позади тех, кто смог подняться выше по социальной лестнице; они же продолжают стремиться к их образу жизни и чувствовать себя значительно беднее, несмотря на то, что имеют сейчас больше. Шор далее утверждает, что люди к тому же вынуждены тратить больше средств на частное образование и другие службы, так как давление соревновательных расходов делает их все более неготовыми платить налоги, и предоставление общественных услуг снизилось (схожая точка зрения, см.: Rebick, 2000).
Шор утверждает, что увеличение продуктивности труда означает, что в принципе граждане США сегодня могут иметь такой уровень жизни, который они имели в 1948 году, работая вполовину меньше, чем сейчас. И его дальнейшее увеличение может позволить людям в дальнейшем работать еще меньше, без уменьшения производительности; также, по ее мнению, это вполне достижимо и для некоторых стран Европы. Шор определяет пакет государственных мер, которые могут уменьшить рабочее время и потребление, поощряя людей ценить время как хорошее само по себе, а не исключительно из-за его денежной стоимости. Предложенные меры включают ограничения на законодательном уровне сверхурочной работы, уставных прав на оплату обычных отпусков, а также декретных, налоговой политике для того, чтобы сделать рекламу более дорогой; она также поддерживает более равное распределение общественного богатства и дохода как еще одного средства для уменьшения тягот соревновательных расходов. Эти изменения для людей будут означать: «меньше беспокоиться о защите своего имущества, так как меньше людей будет заниматься воровством вещей, которые, исходя из такой культуры, должны иметь все» (Schor, 1999, p. 165).
В своей более ранней книге (Schor, 1991) Шор подчеркивала роль профсоюзов в достижении уменьшения рабочих часов от их пикового количества в 19‑м веке, и связывала наименьшее рабочее время в некоторых европейских странах с сильным профсоюзным движением в них. Несмотря на ее
