за грубость тебе придется заплатить, — но Шатков не отозвался, покосился в другую сторону, отмечая, что есть на дворе, кто тут присутствует, что изменилось со вчерашнего дня, и двинулся к закутку Адмирала — в единственно живое место, куда он еще мог пойти, поскольку, как оказалось, только Адмирал в этой команде был человеком, все остальные люди были не люди.
Иномарок под навесом, что стояли вчера, сегодня не было — Николаев отбыл куда-то вместе с охраной. «Куда? — задал себе вопрос Шатков и ответил невесело: — На Кудыкину гору!» Он много бы дал сейчас, чтобы знать, куда уехал Николаев.
— А-а, заключенный номер один? — вытирая руки о какую-то тряпку, поднялся Адмирал.
— Почему номер один?
— Потому что номера два нету. Я переживал за тебя. Били? Нет? — И когда Шатков отрицательно мотнул головой, Адмирал вздохнул по-ребячьи жалостливо, обхватил Шаткова за плечи и повел к столу. — Парень ты хороший, по лицу вижу. Мне ты понравился. Сейчас я тебя вкусным чайком угощу, английским, «эрл грэй» называется, с отдушкой. Пил когда-нибудь «эрл грэй»?
— Нет.
— Садись, садись. Сейчас выпьешь, попробуешь, что это такое.
Шатков сел и неожиданно увидел у своих ног детскую эмалированную ванночку розового цвета, на треть наполненную водой. В ванну было помещено ведерко, украшенное сверху нашлепкой мха, рядом с ведерком плавала дощечка, на которой сидела большая толстая лягушка с выразительными влажными глазами и довольно равнодушно посматривала на Шаткова. Шатков удивился: а это что за царевна? И раз царевна, то почему такой равнодушный взгляд? Он устало улыбнулся и спросил у лягушки вслух:
— Ты кто?
Лягушка, естественно, не ответила, шевельнулась на дощечке, перевешиваясь на один бок, и дощечка, словно под ней заработал гребной винт, поплыла по ванне: лягушка была существом сообразительным, знала, как ходят корабли по морю…
Чуть поодаль Шатков увидел резной домик с высокой, — «готической постройки» — крышей, которую не заметил в прошлый раз. Квадратная дверца домика была готовно распахнута. «Собака, что ли?» — Шатков легонько свистнул и удивился, когда из распаха показалась сытая кошачья морда с гусарскими пышными усами.
На подворье Адмирала располагался, оказывается, целый зверинец, индоуток Вани и Фени не было видно — видать, уединились где-то, решая сложнее семейные проблемы.
Вернулся Адмирал с двумя чашками чая в руках, повел головой в сторону детской ванны:
— Лягушку зовут Тотошей, у нее большое горе — ушел муж. Мужа звали Кокошей. А обитателя терема величают, естественно, Леопольдом. Ваня, Феня, Тотоша и Леопольд — вот и все мои сожители. Был еще Кокоша, но теперь его нет. — Адмирал поставил чашки на стол. — Варенье хочешь?
— Чай с отдушкой и варенье? — Шатков отрицательно покачал головой.
— Верно, получается масляное масло. А я грешен — люблю смешивать одно с другим.
— Варенье хорошо с безвкусным выдохшимся чаем. А этот чай, — Шатков сделал рукой гребковое, к себе, движение, — этот чай надо пить без всякого варенья — так он хорош. — М-м-м! Его и без сахара надо пить, иначе вкус до конца не почувствуешь.
Улыбнувшись всем лицом, — Адмирал умел улыбаться всем лицом, а не только, скажем, ртом или глазами, он преображался, начинал светиться, у глаз его собирались мелкие лучики морщин, целая авоська, и вообще он делался другим, — достал из новенькой тумбочки банку варенья.
— Из грецких орехов приготовлено, — показал банку Шаткову, — это варенье могут делать только великие мастера.
— Что, так сложно готовить? — Шатков оглянулся: сопровождающего его парня с железным лицом не было видно, и это удивило Шаткова, слишком уж беззвучно и незаметно он исчез, Шатков не засек ни шороха, ни скрипа, словно бы человек этот не был материальным, не имел плоти и состоял только из воздуха, из некой неодушевленной невесомости.
— Сложно, — подтвердил Адмирал, — очень сложно. Во-первых, на варенье идут только молодые грецкие орехи, еще зеленые, мягкие. И то не всякие — их надо отбирать. Во-вторых, орехи надо выдерживать в извести, как оливки перед засолом, а это дело тонкое, стоит только передержать пару часов, как орехи превращаются в кисель. В-третьих, сложен сам процесс варки. Зато никакое другое варенье не имеет такого обольстительного вкуса, как варенье из грецких орехов. — Адмирал зачерпнул из банки целую гору варенья, вывалил в блюдце. — Ну как, отведаешь? Уговорил я тебя?
— Уговорили, — согласно кивнул Шатков.
От варенья шел тонкий горьковатый запах, но запивать варенье таким чаем было кощунственно: варенье существовало отдельно, чай отдельно, они не соединялись. Адмирал же соединял охотно, довольно причмокивал, жмурился, стирал со лба пот.
Из теремка выбрался Леопольд, глянул пронзительно на Адмирала. Лягушка басисто квакнула из ванны. Среагировав на кваканье, немедленно примчался взъерошенный Ваня — видимо, он выяснял отношения с Феней, слишком уж непричесанный, потрепанный, какой-то растерянный вид он имел: похоже, покладистая Феня показала бедному Ване, где раки зимуют.
— Все семейство в сборе, — удовлетворенно объявил Адмирал и, стянув с головы берет, поклонился: — Здрас-сте вам, дорогие домочадцы.
Ваня, распушив грудь, отставил ногу назад и церемонно поклонился в ответ, Тотоша снова квакнула, а Леопольд, по-хамски презрительно глянув на хозяина, закрутил хвостом — кончай, мол, дядя, баки водой заливать. Баки надо заливать сметаной. А ну, гони сметану!
Без берета Адмирал был много старше, чем в берете, — лицо его неожиданно увяло, поблекло, перестало быть интересным, на лоб наползла лесенка морщин, глаза потеряли былой блеск, но все дело было не в этом — у Адмирала была огромная, почти во всю голову, лысина.
Заметив растерянный взгляд Шаткова, Адмирал безмятежно засмеялся и провел себя ладонью по лысине.
— Это от большого-пребольшого ума. — Немного посмеявшись, он стих и добавил: — А если серьезно, то от плаванья на подводных атомных лодках. За что, собственно, я и получил золотую звездочку. Та-ак, — Адмирал сделался суетливым, — Леопольду — колбасы… Иди сюда, Леопольд! — Адмирал ловким движением смахнул салфетку, лежавшую на столе, под ней в стеклянной кюветке высилась внушительная стопка тонко нарезанной колбасы «салями», Адмирал отделил от стопки несколько скибок. — Это тебе, Леопольд!
Напыжившемуся, малость прибравшему себя Ване, — встопорщенности чуть поубавилось, — он дал половинку мягкой белой булки, Тотоше кинул в ванну сыру — Тотоша любила голландский сыр и сыр рокфор, губа у лягушки была не дура.
— У всех есть работа для челюстей, все при деле, — удовлетворенно проговорил Адмирал, снова принимаясь за чай.
Пил он неспешно, со вкусом, с толком, сосредоточенно, изредка поглядывая на Шаткова и болтая о всякой чепухе — о мелочах в основном, о которых ныне и говорить-то грешно, а потом вскользь пробросил вопрос:
— Ну что, обиделся на Николаева?
«Уж не Николаев ли подставил мне этого дедушку русского подводного
