Книга Из записок мага - Козырь

тебя, ты умрешь не на алтаре своего народа, не с оружием в руках, в час смерти ты будешь молить о ней. Запомни, вернувшись, ты станешь великим воином, но умрешь бесславно. Если останешься в Чалько, то будешь жить долго-долго, и величайшим из великих будут называть тебя, но никогда не сможешь ты смыть кровь народа со своих рук, – Иккохтли помолчал, затем добавил. – Я от многого отказался ради тебя. И какой бы не выбрал ты путь, до конца я буду с тобой.

Нопалцин с благодарностью посмотрел в глаза Иккохтли, вздохнул и тихо сказал:

– Мы возвращаемся.

6.

Толпа гнала мальчишку через Паунд-сквер к парку. Взрослые люди улюлюкали, потрясали тростями и котелками, а бедняга из последних сил улепетывал от разъяренных джентльменов. Они почему-то не любили, когда их грабят.

А он не любил вот таких погонь. Уж если тебя обворовали, так будь человеком, схватись за остатки своих волос и громко вырази негодование, зачем же бросаться в погоню, собирая по пути целую толпу охотников за неудачливым воришкой.

Мальчишка кубарем скатился в подворотню заброшенного дома на Эльвитер-стрит, и толпа остановилась перед воротами, недоумевая, стоит ли ломать их, чтобы добыть несчастного и забить его палками, или лучше поставить здесь охрану, а остальным сбегать за полисменом, которого и заслать в этот, как говорят, странный дом, где живут духи повесившихся на Рождество хозяев.

Пошушукавшись, толпа разошлась по своим делам, а в одиночку огорченный потерпевший не решился входить в проклятый дом. Он похлопал себя по опустошенным карманам и подался восвояси.

Мальчишка тоже не хотел заходить в этот дом, но ему пришла в голову мысль, что обворованный им джентльмен может послать за полисменом, и тогда ему точно не миновать работного дома. И эта мысль, раз появившись, никак не хотела покидать голову бедняги. Путь к спасению лежал за старой зеленой дверью без замка, над которой без ветра качался разбитый фонарь.

Мальчишка поежился на этот фонарь и сделал шаг по направлению к двери. Остановился, оглянулся, затем сделал шаг еще и еще, пока не оказался нос к носу с ней, с дверью.

Он сильно не хотел входить в эту дверь, настолько сильно, что даже полисмен начал ему казаться добрым, а обворованный им человек снисходительным джентльменом; но он вошел. Дверь недовольно фыркнула и впустила мальчишку в темноту забитых окон. Он прижался спиной к предательской двери и от волнения чихнул. Она приоткрылась, впустив в темноту снопик света и сквознячок.

– Слушай, ты или туда или сюда, ведь дует же, – послышался из угла мужской голос.

Мальчишка замер и задрожал, не в силах сделать ни шагу туда, ни тем более сюда. Дверь немного подумала и закрылась сама.

– Вот так вы всегда, – продолжал возмущаться голос. – Сначала заходите, куда не попадя, и только потом, потом, когда уже поздно, думаете. Эх, люди!

Мальчишка был трусом, иначе бы не стал вором, и как опытный вор он понимал: что бы это ни было, не стоит его злить.

– Я… – сказал он и икнул. – Я просто спасался от погони, и забежал сюда… спрятаться.

– Нашел место! – презрительно фыркнул голос. – Как тебя зовут?

– Джонни.

– Дурацкое имя.

– Мое имя Джон, и я не считаю свое имя дурацким, так назвали меня родители, а они были уважаемыми людьми! – сказал мальчишка, он очень трепетно относился к своим корням.

– О-го-го! – рассмеялся голос, – посмотрите-ка, какой герцог нашелся! Так-то ты чтишь память своих уважаемых родителей – шаришь по карманам у джентльменов?

– Как вы узнали? – Джонни открыл от удивления рот.

– От тебя за милю пахнет воровством!

– Воровство не пахнет! – возмутился Джо.

– Хм, а ты понюхай-ка, чем пахнет бумажник, который ты свистнул.

Джон достал из кармана сворованный бумажник и принюхался: он пах одеколоном и табаком – запахами взрослого мужчины.

– Ну как?

– Да, пахнет,– сконфузился Джо.

– Слушай, ты проходи, – сказал голос. – На комоде стоит свеча. Он справа от тебя.

Джон с замиранием сердца добрался до комода и, чиркнув спичкой, зажег свечу. Темная комната стала сумрачной, но света свечи оказалось достаточно, чтобы очертить фигуру мужчины, сидящего в кресле у камина.

– Кто вы? – робко спросил Джо, уверенный, что сейчас ему предложат продать душу, и готовившийся дать отпор всем чертям ада.

– Я? – мужчина рассмеялся. – Не бойся, я не черт, не сатана, не привидение. Я, в общем-то, наверное, человек.

Мужчина поднялся и встал в свете свечи. На похмельном, заросшем многодневной щетиной лице играла полупьяная улыбка, которую лучше бы назвать издевкой; волосы были всклокочены, одежда мятая, в беспорядке, – в общем, обычный беспробудный пьяница.

Увидев перед собой это, мальчишка совершенно оправился от страха, это не могло причинить ему вред, потому что бегало медленнее, чем он, Джонни.

– Вот ты какой! – сказал Джонни. – И не страшно тебе здесь одному?

– Мне одному, мой друг, нигде не страшно, – сказал мужчина. – А если с кем-нибудь, то знаешь ли, сразу становится не по себе. Редко можно встретить человечка, с которым есть о чем поговорить по душам. Ты еще молодой, не поймешь.

– Мне уже двенадцать лет! – довольно сказал Джо, пересчитывая деньги из бумажника.

– Это мало, – улыбнулся мужчина.

– А, хватит, – беспечно махнул рукой Джо.

Наверху раздался скрип и бормотание, кто-то забегал, застучал посудой, и Джо невольно выпустил из рук деньги, которые невесть откуда взявшимся ветерком разметало по комнате.

– Зря ты это, – неуверенно сказал пьяница, – деньги-то. Они этого не любят.

– Кто? – шепотом спросил Джо.

– Как кто? Привидения.

В углу зашевелилась мышь и метнулась через пятно света в другой угол.

Джо не дрогнул, но деньги собирать не стал.

– Ты что, здесь живешь? – спросил он у мужичка.

– Я? Нет, просто, понимаешь, приехал в Лондон, думал, может, хоть здесь похороню всех чертей своего ада. А тут – тоска.

– Да, тут тоска, – подтвердил Джо.

– Что же ты тогда тут торчишь, парень. Мир – он большой.

– И круглый, – усмехнулся Джон.

– И круглый, – повторил мужичок. – Но ты знаешь, в мире есть такие места, где об этом забываешь, впрочем… ты не поймешь.

– Как вас зовут, сэр? – поинтересовался Джонни.

– Меня? – мужичок усмехнулся. – Меня уже давно некому звать.

– Я про имя спросил, – оскорбился Джон.

– Когда-то в детстве, у меня было смешное имя, – сказал мужичок, и в глазах его блеснули слезы. – Потом меня начали называть рабом, а у рабов не бывает имен. Следующее мое имя слишком трудно для произношения, значит, оно тоже отменяется.

– Давайте остановимся на последнем, – глубокомысленно сказал мальчик.

Мужчина рассмеялся:

– Ах, ты стервец! Ладно, позвольте представиться