Хорошо бы, если бы ты хоть иногда кончала, сказал он как-то раз, чем очень ее удивил.
Потерпи, Джо, прошептала она, в блаженстве прижимаясь к нему. Ломается, как школьница на первом свидании, ворчал он, понимая, однако, что она имеет в виду.
Начало их романа восходит к моменту эксгумации Карен, когда Джо вытащил ее из Зимней Гавани — «кладбища с блуждающими огоньками», как он окрестил заштатный городишко в центральной Флориде, где они с матерью жили в вагончике на берегу озера Люсиль. Тогда и началась ее жизнь.
В свои восемнадцать лет Карен, окончив католическую школу Святого Иосифа (это было летом 1981 года), работала сразу на двух работах: по будням в лавке художника, а по выходным — экскурсоводом в Кипарисовом парке, чтобы иметь возможность платить за обучение в колледже. С ворчливого согласия матери — которая вот уже десять лет, с тех пор как их бросил отец, искала утешения в Христе и бутылке, — она собиралась осенью поехать на юг Флориды.
Джо свалился на нее как снег на голову. В один из воскресных августовских дней он отыскал ее в парке, когда она, в старинном наряде красавицы-южанки, показывала группе японских туристов один из главных парковых аттракционов — плавательный бассейн, построенный в пятидесятые годы для Эстер Уильямс,[21]чтобы после окончания голливудской карьеры она могла устраивать там показательные выступления по водному спорту. Остановив экскурсию, Джо отвел Карен в сторону и спросил, не помнит ли она, что, когда они познакомились (это было на пляжной вечеринке в Дейтоне в самом начале весны), ее заинтересовало его предложение как-нибудь съездить с ним в Калифорнию, осматривая по дороге разные интересные места. «Ну вот, — Джо слегка приподнял плечи, — после полудня я выезжаю. Так как?»
Она залилась румянцем и от смущения уронила в бассейн имени Эстер Уильямс букет азалий, который должна была держать в руках как часть костюма. Джо выудил его, после чего объяснил улыбающимся японцам, что не для того гнал без остановки от самого Нью-Йорка, чтобы оставить здесь любимую девушку. «Ты что, спятил? Меня же уволят», — сказала она. Туристы зааплодировали и сфотографировали их, пока они препирались. Как бы ей хотелось сейчас взглянуть на ту фотографию! Она тогда так обалдела от Джо, что не могла связать и двух слов, но это не помешало ей залезть в его «форд»-пикап, прямо во всем своем снаряжении из тюля, расшитого цветами персикового дерева, и, захлопнув дверцу, пуститься в путь через всю Америку с человеком, которого она едва знала, но не могла устоять перед взглядом его небесно-синих глаз.
Добрых два года кочевали они по пыльным проселкам, дрейфуя от одного выжженного солнцем городишка к другому, объехав через Техас и Нью-Мексико весь юго-запад и Южную Калифорнию. Раз в две-три недели они останавливались в каком-нибудь населенном пункте — обычно, когда кончались деньги, выбирая места, где можно было найти работу. Задерживались не надолго, самое большее — на три месяца. Как только они начинали приобретать имущество или заводить знакомства, Джо говорил, что пора двигаться дальше. Дескать, они вольные духи и не нуждаются ни в чем таком, что способно затормозить их полет. Уникальные сердца… Еще одна из его красивых фраз.
Она была влюблена в Джозефа Ская Хейнса, и ее веселили его фантазии в стиле кантри, вроде той, когда они изображали парочку провинциальных бандитов, скитающихся по американскому Западу. Один раз они даже отважились на преступление, правда несерьезное. Угнали смеха ради машину, «кадиллак-седан-де-вилль» 1976 года — большую золотистую колымагу, которую, когда она сломалась где-то на трехсотой миле, они бросили на обочине пустынного шоссе, оставив владельцу записку с извинениями.
На сильно пересеченной территории Аризоны они, по предложению Карен, сделали крюк через индейскую резервацию Папаго, чтобы посмотреть миссионерскую церковь Сан-Ксавьер-дель-Бак, построенную францисканцами в восемнадцатом веке. Приехали они после захода солнца, и церковные ворота оказались запертыми. Вечер был теплый, так что они стояли на улице и слушали, как хор Папаго в сопровождении гитар и жестяных труб разучивает техасско-мексиканскую версию «Веры наших отцов», пока над заалевшими горами Санта-Каталина не появились первые звезды. Карен решила, что если Джо когда-нибудь сделает ей предложение, то они обвенчаются именно здесь. Во всяком случае, ей так хотелось. Но у нее хватило ума не выставлять свои фантазии на посмешище.
Летом следующего года они отправились в Скалистые горы, а оттуда в Вайоминг, Монтану, Орегон и дальше на восток.
Карен позвонила матери в Зимнюю Гавань и сообщила, что хочет повидать Нью-Йорк. Она рассказывала об их общих планах и мечтах, пока не уловила упрека в молчании на другом конце провода. «Когда ты приедешь домой, доченька?» — спросила мать. «Я дома, мам», — чуть не сорвалось у нее с языка.
Именно в Нью-Йорке их вольное, бесшабашное, а зачастую и полное опасностей житье-бытье пошло расползаться по швам. Они прожили вместе без малого пять лет, как вдруг Джо в один прекрасный день объявил, что он уходит, что ему еще рано остепеняться. Полная решимости не повторять ошибку матери — Карен никогда бы не позволила убедить себя в том, что спасение лежит в обреченном сожительстве по обязанности, — она могла лишь вырвать Джо из своего сердца, из своей вселенной.
— Ну как, теперь ты готова рассказать, что произошло?
— Он знает, Джо. Он все о нас знает, — проговорила она, отвернувшись и с трудом выдавливая слова. — Вот что произошло.
— О господи, — вздохнул Джо. — Ты уверена?
— Он организовал за мной слежку.
— Он что-нибудь говорил?
— Да в общем-то нет. Том никогда бы… я не могу объяснить… он постоянно на что-то намекает. До того дошло, что лучше бы уж он высказался.
— Значит, ты не можешь быть уверена на все сто.
— В последний раз снова была эта машина — разные машины, они всегда стояли на другой стороне улицы, где бы я ни оказалась. Это не просто ощущение, Джо. Я засекла их в зеркало заднего вида. А как только слежка становится слишком очевидной, первая машина исчезает и на ее месте появляется другая.
— Так бывает только в кино, в реальной жизни иначе. — Улыбнувшись, он наклонился поцеловать ее в лоб, и поверхность водяного матраса вновь заколыхалась. — Слушай, может, ты просто напридумывала…
— Ради бога, Джо! Ты уже говоришь, как он. Именно это он и делает — постоянно… Все твердит мне, что я не в себе, что у меня паранойя, что я все придумываю…
— Ну хорошо, хорошо, успокойся.
— Успокоиться? Когда я живу в этом блядском кошмаре?
