некоторыми периодами затишья (во время переговоров в Осло, например). А казавшаяся чудом разрядка напряженности между частью арабского мира (Египтом при президенте Садате) и Израилем произошла во времена холодной войны.
Опасностей остается множество, оружие все более смертоносно и распространяется все шире. Пользуясь им, многие могут встать на путь вооруженной борьбы. Теперь возможность эта открыта многим. Наш мир все еще полон конфликтов, но не все они — конфликты цивилизаций. Напротив, многие конфликты уходят корнями в местную специфику, в постоянные политические кризисы (как в Колумбии), в трудность жить вместе. Терроризм не всегда проявляется в столкновении ислама и Запада. Не таков терроризм Курдской Рабочей Партии (КРП) против Турции, хотя он и поражает западные цели, в основном туристов, чтобы ослабить правительство Анкары.
В исламском мире есть и внутренний конфликт — конфликт радикалов против «нечестивого» правительства, не строящего теократию. В Ираке и в Пакистане растет напряженность между шиитами и суннитами. Теракт 31 августа 2005 года в Багдаде против шиитских верующих, шедших в мечеть Мусы аль-Касима (почти 850 погибших), был совершен вооруженной суннитской группой, считающейся близкой к «Аль-Каида». Все это проявления внутри- исламского конфликта, а не столкновения цивилизаций.
Мир глобализирован, но не унифицирован. Глобализация повсюду распространила новые системы коммуникаций, новые технологии, коммерческую и культурную продукцию. Она сблизила отдаленные миры. Но не привела ко всеобщему принятию единой шкалы ценностей и прав человека. Народный Китай не признает ни западных прав человека, ни демократической системы, он перешел к капитализму, сохранив однопартийную систему из своего коммунистического прошлого.
Большая часть исламских стран не признает прав человека, утвержденных на международном уровне (Каирская конференция 1990 года поставила права человека в зависимость от предписаний шариата). Деятельность ООН в этой области сталкивается с серьезными ограничениями. Есть границы, которые перейти нелегко, и общества, в которых непросто что-либо изменить. Заметно, как осторожны западные страны в вопросе прав человека в Китае. Разное отношение к проблеме смертной казни разделяет европейские страны и Соединенные Штаты.
Перед лицом западной гегемонии самоопределяются другие культурные миры. Можно обсуждать, где проходят границы цивилизаций: есть регионы и целые миры с двойной принадлежностью. Идет спор, является ли Латинская Америка особой цивилизацией, отдельной от Северной Америки и Европы. Аргентина, например — окраина Европы. В Латинской Америке растут антиамериканские настроения, индейская идеология меняет политику не только в Венесуэле Уго Чавеса, но и в Боливии Эво Моралеса (индейца и бывшего производителя коки). Латиноамериканский мир в своем развитии, в ходе избирательных кампаний переосмысляет себя в противопоставлении Соединенным Штатам. Можно спорить о границах Запада: Европа и Соединенные Штаты? Вместе с Латинской Америкой? Но цивилизации, в отличие от государств, не имеют четких границ, есть много критериев их определения. Однако же они существуют, и мы постоянно сталкиваемся с ними.
Мир остается разделенным, крайне разделенным. Он разделен между цивилизациями; разделен между великими державами, такими как Соединенные Штаты, Россия, Китай, Индия, Европа, Япония. В Азии возвышаются исполины — Китай и Индия, сильные как страны и цивилизации, с великой историей и растущим влиянием в будущем. Это зависит не только от демографии (хотя она и вернула себе важную роль в этом процессе), но и от экономики, культуры, политического веса, от всего того, что движет обществами.
Встает вопрос долгосрочного воздействия демографического давления Китая на малонаселенную и богатую ресурсами Сибирь в условиях демографического кризиса в России. Но при всех своих слабых сторонах Россия — сердце славянского мира, и это нельзя не учитывать.
В некоторых регионах мира, в Ираке, например, Соединенные Штаты решительно стремятся к достижению своих целей, но в других местах их политика представляется достаточно мягкой, внимательной к чувствам других, потому что одной ей не справиться с бесконечными кризисами и проблемами. Я заметил, например, что во многих африканских странах, несмотря на диспропорцию сил, Соединенные Штаты ведут уважительную политику по отношению к своим собеседникам на местах: сверхдержава не может сама напрямую действовать везде. Порой она нуждается в помощи многих, даже маленьких, стран.
Европейцам, утратившим критерии холодной войны и не нашедшим других, нелегко понять Соединенные Штаты. Во время холодной войны американцы и европейцы были «братьями», у них был общий враг; но теперь это «братство» растворилось в большом мире. Внутренняя сложность Америки ускользает от европейцев. Она играет роль империи, но разве можно быть единственной империей в мире, где много субъектов (одни достаточно сильные, другие строптивые). Современный мир многополярен; это не просто выбор, не вопрос международной политики, но реальность, глубоко укорененная в истории цивилизаций. Может быть, мир всегда был многополярным, но сейчас это проявляется особенно ярко. Переплетение взаимовлияний не уничтожает различий и многообразия субъектов, некоторые из которых весьма сильны.
Государства переосмысляют себя, но не исчезают. Наиболее значительный пример тому — Европейский Союз: несмотря на недавние трудности, он стал пространством объединения средних и малых европейских стран (больших стран в Европе нет, хотя Франция и Великобритания и входят в Совет Безопасности ООН). Какой будет международная перспектива Евросоюза? Это вызов для его будущего. ЕС преобразил отношения между европейскими странами, но пойдет ли он дальше?
Потеряв ориентиры в буре раздробленного мира, немало государств чувствует потребность наладить связи с другими (хотя и не все последовательны в этом). Государства, даже слабые, не умирают, поскольку выражают идентичность своего народа и правящих классов. Более того, число государств на мировой арене увеличивается, вследствие деколонизации и распада СССР, например. Однако они чувствуют свою хрупкость и испытывают потребность вписаться в некую систему. Эти системы объединяют различные государства, преодолевая их исторический антагонизм. Были и будут еще исторические переломы, как в ХХ веке сближение Франции и Германии, конфликт между которыми стоял в эпицентре двух мировых войн. Но и в Латинской Америке, как уже отмечалось, некоторые страны сближаются на основе антиамериканизма, с гордостью за свою независимость.
Все это касается не только государств. Последние несколько лет много говорят о гражданском обществе: это яркое, но несколько неопределенное выражение порой становится неким мифическим убежищем, когда не находят других решений. Но гражданское общество существует; есть и транснациональные общества и объединения; есть сообщества и интересы, выходящие за пределы государственных границ.
В общем, есть совокупность различных субъектов на национальной и международной арене. И их необходимо учитывать. Ведь мир и мирное сосуществование зависят не только от руководителей государств. Они касаются и обычных людей, и их необходимо привлекать. Это не просто благая мысль демократического толка. Это реальность, с которой необходимо считаться. Сегодня по рукам ходит так много вооружения, что многие имеют возможность вести войну и дестабилизировать
