всего, связанного с его собственной персоной, — черта, создававшая такие трудности в изучении биографии Буссова и превратившая его, по выражению Грота, в “довольно загадочное лицо”[103]. Поэтому торжественное заявление Буссова в письме герцогу Брауншвейгскому, что в его Хронике все описано так, как произошло в действительности, без “фальши и лжи”, — скорее характеризует стремление Буссова представить себя как писателя с наиболее выгодной стороны, чем действительное содержание его книги. Нет необходимости доказывать, что Хронике Буссова в определенной степени присущи черты, общие для всех мемуаров иностранцев того времени, — цифровые преувеличения, неточности в датах и именах и т. д., — хотя и здесь Буссов во многом дает очень ценный и точный материал (см. комментарий).
Действительность, однако, разрушила честолюбивые планы и замыслы Буссова прославить себя как писателя. Приведя “в должный порядок” рукопись своей Хроники в Риге 1 марта 1612 г., Буссов вплоть до самой смерти пытался опубликовать свою “книгу” и умер в Любеке в 1617 г., так и не добившись ее выхода в свет.
Сам Буссов (в письме герцогу Брауншвейгскому) объясняет свою неудачу тем, что у него не было достаточно средств, чтобы заплатить “издателю” (Drucker) за печатание книги. Источники не дают возможности проверить справедливость этого утверждения. Но во всяком случае Буссов в 1613 г. уезжает из Риги к себе на родину, в Люнебург, чтобы там вновь попытаться издать свою книгу — теперь уже за счет герцога Ульриха Брауншвейгского (являвшегося одновременно владетелем и Люнебурга), используя “склонность” Ульриха к “историческим сочинениям” (historischen Geschichten) и предлагая ему в дар свое произведение. Однако и здесь Буссова постигает неудача, и герцогская типография, в которой он рассчитывал напечатать свои “Московитские дела”, остается закрытой для его книги.
Неизвестно, сколько времени прожил Буссов “на своей любимой родине”. Бесспорно одно, что он уехал оттуда, чтобы сделать еще одну столь же безуспешную попытку напечатать свою книгу. Последнее, что сохранили источники о Буссове, — это запись на том же Академическом списке его книги, что она “в 1617 г. должна была быть доставлена для напечатания (как это видно из контракта типографа), но автор тем временем умер в Любеке и достойно погребен около соборной церкви”.
Чем объясняются столь фатальные неудачи Буссова с изданием его книги? Постановка такого вопроса необходима не только в плане чисто биографическом, но и для выяснения характера литературного наследия Буссова, дошедшего до нас в виде различных рукописей его Хроники. То, что книга Буссова не увидела света при жизни ее автора, никак нельзя объяснить ни характером темы его книги, ни качествами Буссова-писателя. Огромный интерес Европы к состоянию России и к развивающимся там событиям отразился не только в огромном количестве написанных иностранных сочинений о России начала XVII в. (см. стр. 6), но и в издании в разных странах Западной Европы ряда книг о событиях в России. Среди этих книг, помимо уже известного сочинения Маржерета, следует указать описание посольства в Москву английского посла Томаса Смита в 1604 г., вышедшее в Лондоне в двух изданиях в 1605 и 1607 г.[104], и особенно анонимную брошюру “Московская трагедия или рассказ о жизни и смерти Димитрия”, выдержавшую в 1605—1606 гг. голландское, английское и французское издания[105]. Что же касается литературных достоинств сочинения Буссова, то, как это ни парадоксально, именно сочинение Буссова создало славу как писателю Петру Петрею, сочинение которого, вышедшее на шведском языке в Стокгольме в 1615 г. и в немецком переводе в Лейпциге в 1620 г., представляет собой в основной части, посвященной событиям в России в начале XVII в., настоящий плагиат из Хроники Буссова, которую Петрей, по верной характеристике Устрялова, “переписал... почти целиком, с немногими выпусками и дополнениями”[106].
Роль Петрея в судьбе Буссова и его книги не ограничивается, однако, тем, что Буссов, по выражению Куника, оказался “ограбленным” Петреем “в отношении своего духовного богатства”[107]. Можно высказать предположение, что именно Петрей своими разоблачениями о Нарвском заговоре 1601 г. и Буссове как главе этого заговора, которые он опубликовал в шведском издании своей книги, нанес настолько большой урон репутации Буссова, что лишил его возможности выступать в роли писателя, сделав его имя одиозным как в тех частях Прибалтики, которые находились в это время под господством Швеции, так и в дружественных Швеции немецких землях (к числу которых относились и Брауншвейгское, и Люнебургское герцогства).
В пользу этого предположения, помимо общих соображений, можно сослаться на одну чрезвычайно показательную черту, характеризующую литературную историю текста Хроники, заключающуюся в том, что на протяжении этой истории рукопись Буссова по крайней мере дважды подвергалась редакционной обработке, целью которой являлось тщательное устранение из текста Хроники всяких упоминаний о Буссове (стр. 43 и след.).
Литературная история текста Хроники Буссова и важнейшая составная часть этой истории — вопрос о редакциях — почти не изучены.
Впервые вопрос о редакциях Хроники Буссова возник в 40-е годы XIX в., когда изучение Аделунгом, Германом и Гротом Дрезденского списка и работа Куника по подготовке издания Академического списка сделали необходимым выяснение как взаимоотношений Дрезденского и Академического списков с изданной Устряловым “Беровой летописью Московской”, так и отношений между Дрезденским и Академическим списками. Однако ни Аделунг, ни Герман, ни Грот не дали решения поставленного ими вопроса. Аделунг умер, не закончив своего исследования о Буссове, и лишь его сын, Николай Аделунг, опубликовавший “Обзор” своего отца, сформулировал как вопрос, подлежащий решению: “Не оставил ли и Мартин Бер... особого сочинения о России? Может статься, оно отыщется со временем”[108].
Герман, категорически заявив, что Хроника Конрада Буссова “первоначально вышла из-под пера одного Буссова” и лежит в основе “так называемой Беровской Хроники”, признал вместе с тем, что он не может судить, сделал ли Бер “собственные добавления к Хронике Буссова”, так как он, Герман, не видел “Беровской хроники” ни в оригинале, ни в русском переводе[109].
Грот также оставил открытым “окончательное решение этого вопроса” до того времени, “когда ближайшее знакомство с Дрезденской рукописью доставит возможность сравнить ее в целости с текстом, приписанным Беру”[110].
Наконец, и Куник, опиравшийся в своей статье на исследование Аделунга, Германа и Грота, “воздержался” от опубликования результатов своих “исследований” по вопросу о редакциях, сославшись на необходимость сличить “рукопись второй редакции с рукописями первой и третьей редакций”[111]. Тем не менее, в качестве предварительных результатов Куник предложил деление списков Хроники Буссова на три редакции. К первой редакции, составленной Буссовым совместно с Бером в 1612 г.
