внимательно рассмотрел замок. Потом взял другой, повертел в нем ключом.
— Таких в магазинах не купишь, — довольно сказал он. — Интересно, сколько бы они стоили?
— Дорого бы стоили, — ответил Петухов.
Никанор Никанорович улыбнулся:
— А ты почем загоняешь?
— Загоняю? — хмыкнул Петухов. — Делаю знакомым. Пристают… Деньги-то с них не возьмешь — неудобно.
— Ладно, ладно, — снисходительно проговорил Кочкарев. — Ты вот что, Сеня, похитрей будь, а то не мог придумать, для какого дела нужны тебе уголки. Впредь, что бы ты ни делал, толкуй: для нужд института. Про замки тоже. А коль что, отсылай ко мне, я найду, что сказать.
— Да я так и делаю. Это Ремизов узнал от кого-то и растрепался.
— А ты почему с ним не дружишь?
— Какой-то чудной он! То ли свой, то ли чужой, — не поймешь.
— Свой или чужой — дружить надо. Для дела надо, понимаешь? Он, кажется, пьет?
— Пил… В последнее время остепенился.
— Пусть лучше пьет. — Никанор Никанорович подошел к шкафу, открыл дверцу, достал бутылку, отдал ее Петухову: — Угости Ремизова, это спирт.
— В рабочее время? — поразился Петухов.
— Весь смысл в этом, Сеня. Надо, чтоб на работе он раза два-три был пьяным. Угощай так, чтоб на ногах не стоял, а сам не пей. Буданова тоже пригласи.
— С Будановым ничего не выйдет.
— А ты попробуй.
— Нет, нет! — Петухов замахал руками. — Буданов водку в рот не берет.
— Сделай так, чтоб взял. Знай, Сеня, все, кто пьет, начинали выпивать не на свои, а на чужие денежки.
— Постараюсь… Но Буданова исключаю. Это такой человек! Даже боязно приглашать. А Ремизов, думаю, клюнет.
— Начинай с Ремизова, а он втянет и Буданова. Будешь приглашать, скажи, что я уехал, в мастерской сегодня не буду, остались, мол, одни.
Когда Петухов вернулся в мастерскую, он застал Ремизова за работой.
— Фрезеруешь? — не зная с чего начать, заговорил Петухов.
— Как видишь, — не отрываясь от дела, ответил Ремизов.
— Нехорошо получается. — Петухов деланно вздохнул.
— Что нехорошо? — Андрей посмотрел на него.
— Работаем вместе… Дружить бы надо. А мы из-за пустяков треплем друг другу нервы.
Ремизов глядел, как фреза, срезая металл, шла по продольной ровной, как струна, риске.
— Чего же ты хочешь? — Он поднял глаза на Петухова.
— Как-то надо по-другому…
— А именно?
— Чтоб раздора между собой не было. Думаешь, мне жалко было уголки? Сказал бы Буданов по-хорошему, отдал бы. А то начал показывать свой принцип. Надо как-то помириться… У меня есть бутылка спирта. Никанор Никанорович куда-то уехал, сказал, в мастерской сегодня не будет. Закуску найду. Организуем? Чего бояться, выпьем втихую, все в ажуре будет.
Видя, что фреза дошла до поперечной риски, Ремизов выключил самоход.
— Буданов не пьет. — Андрей сдул со станины стружки. — Я тоже бросил. Та пьянка, которая была у тебя, была последней. Зря хлопочешь. — Он снял болванку и на ее место стал устанавливать другую.
— Ты бросил пить? Уж не Буданов ли повлиял?
— А ты хочешь, чтоб ты повлиял?
— Мне все равно, но без выпивки как-то скучно.
— Скучно — так пей! Но на работе не советую. Я, например, на работе никогда не выпивал, вроде как совесть не позволяла.
— Ну что ж, — Петухов пожал плечами, — я хотел от души.
— Спасибо, — сказал Ремизов, — но у меня тоже душа…
К вечеру Петухов пришел к Никанору Никаноровичу: доложить, что с «мероприятием» ничего не вышло.
Никанор Никанорович взял со стола какую-то бумагу и долгим, изучающим взглядом посмотрел на Петухов а.
— Ты что же, — сказал он угрожающе, — купил какие-то ворованные шины, попался с ними и молчишь? Пришло письмо из суда, требуют тебя обсудить на общем собрании. Как это получилось?
Сообщение заведующего ошарашило Петухова. Он с трудом заставил себя заговорить.
— Как?.. Мальчишки у одного инженера с машины сняли. По дешевке загнали мне. Потом, когда все открылось, шины у меня изъяли. Пришлось сказать, у кого купил. В качестве свидетеля вызвали в суд. Судья все допытывался, на какие деньги я купил машину.
— Хорошо еще отделался, Сеня. Могло быть хуже… А письмо — ерунда. Можно и не обсуждать. Повременим, а там видно будет.
— А я не боюсь, — воспрянул духом Петухов, — пусть обсуждают! Я же не воровал.
— Молод ты еще, Сеня… Ну ладно… Ремизов, значит, не стал пить?
— Он все к Буданову жмется, чем-то тот его обворожил. Разъединить их надо.
— Правильно говоришь, Сеня. Для этого тысяча способов существует, выбирай какой.
— Попробую, может, что и выйдет.
Вернувшись, он убрал инструмент, запер ящик, смахнул ветошью с верстака мусор и отправился к раковине мыть руки.
— Гусь какой, — сказал Ивану Ремизов. — Сегодня в рабочее время звал меня спирт пить и велел тебя пригласить.
— Это после того, как мы с ним столкнулись? — удивился Буданов.
— Ну да!
— Противника во мне почуял.
— Никанор Никанорович тоже почуял, он-то матерый.
— А ты молодец… Не поддался, — одобрительно сказал Буданов. — Кажется, я в тебе не ошибся.
— Я тоже не ошибся… По рукам?
— По рукам!.. Тут нужно будет за многое бороться, и делать это лучше не одному.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Прибор, о котором так много говорил Никанор Никанорович и над которым самозабвенно трудился Иван Буданов, наконец, был закончен. Он имел самый праздничный вид: блестел разноцветными лаками, никелированные детали, как зеркала, отражали окружающие предметы. Два мотора — сверху и снизу — придавали ему внушительность.
Сюда, к верстаку Буданова, Никанор Никанорович привел Голубева, заботливо усадил его и теперь не сводил с главного инженера глаз.
Иван готовил прибор к испытанию. Присоединил провода, перевел стрелку латра на цифру, обозначающую напряжение в пятьдесят вольт. Мотор медленно заработал, ожили и плавно задвигались сочленения механизмов. Никанор Никанорович, подбоченясь, победоносно посмотрел на Голубева.
— Отлично! — перехватив его взгляд, воскликнул тот. — Работает бесшумно, как раз то, что нам нужно, а то в лабораториях жалуются на шум.
— Я все учел, — важно сообщил Никанор Никанорович и обвел глазами собравшихся механиков. — Они вот убеждали, что работать не будет, а смотрите, какая красота: и вид, и ход — одно к одному! Жаль, директора не пригласили, увидел бы, какие приборчики стали выпускать. При случае замолвили бы словечко, — он заискивающе склонился к Голубеву. — Это ж плод моих усилий. Я, знаете, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Другой бы на моем месте язык высунул, а меня на все хватает.
Голубев, не отрывая глаз от прибора, рассеянно кивнул.
Ремизов, заложив руки за спину, смотрел на работающий прибор, как на чудо. Он был одним из тех, кто утверждал, что механизм работать не будет, и теперь не понимал, почему прогнозы не оправдались.
