– Видите ли… я сегодня тоже с работы отпросился…
– Ваша работа меня не касается, мой дорогой!
– Так я для того сказал, чтобы вы… эээ… поняли… что я с работы отпросился.
– Что же, по-вашему, я ничего не понимаю? Не меньше вашего понимаю. Не понимал бы, так меня бы на такую работу не посадили. Ясно? Эх, вы, товарищ дорогой! У вас своя работа, у меня своя. Вы на своей работе – я на своей. Вы за свою работу отвечаете – я за свою…
– Совершенно справедливо… Я, видите ли, к тому клоню, что… э… как бы вам объяснить… я один в том смысле, что никого нет дома.
– Вот и женитесь, раз никого дома нет. Жена будет дома сидеть, и телевизора не надо.
Смеется.
– Я… эээ… имею в виду, когда, в какое время ждать вас?
– Вы, мил человек, или не понимаете, что такое «жди», или притворяетесь?
– Довольно растяжимое все-таки понятие… эээ… разве нет?
– Да что вы все «э» да «э», неужели непонятно?
– Я хотел, простите, только спросить: сегодня ждать или завтра?
– Факт, завтра! А сегодня вы еще жениться успеете!
Смеется.
На всякий случай напоминаю ему, что завтра я в третий раз с работы отпрошусь, а он в ответ продолжает смеяться.
Весь следующий день сижу дома, но он не появляется.
Иду сам в ателье, в четвертый раз отпросившись с работы.
– Где он? – спрашиваю.
– По домам ходит, – отвечают.
– Что-то у меня дома его ни разу не было.
Они смеются.
– Может, он сейчас к вам пришел, а вы к нему пришли…
Я кричу:
– У нас новый район, и обслуживание должно быть новое, на самом высоком уровне!
Просто с ужасом на них смотрю, вот-вот засмеются.
– Идите себе домой, он, наверное, вас сейчас возле дверей дожидается…
– А если его там нету, что тогда? Что тогда должен я с вами сделать?!
Они смеются.
– Всякое бывает, товарищ, сами знаете, всякое бывает…
– Очень странно, – говорю, – видеть вас смеющимися на рабочем месте… Я один, и мне трудно…
Они смеются:
– У некоторых по восемь человек детей, им нетрудно, а вы один и вам трудно? Давно бы сюда притащили ваш ящик, чем портить нам настроение.
– Никакой возможности нет тащить ящик мне одному. Я уже объяснял вашему товарищу технику, что с некоторого времени не женат и в силу этого ежедневно отпрашиваюсь с работы…
– У вас одного почему-то все не в порядке, вон у него тоже на прошлой неделе жена в армию ушла… Покажись-ка, Алеша, товарищу заказчику…
– Что вы чушь несете!
Они смеются.
– Безобразие, и больше ничего!
– Кричите себе на здоровье! Вы нам телевизор покажите, мы его починим. А то дома сидит, а мы знать должны, что у него там творится. Вон, гляди, бабка приемник принесла. Сама небось тащила, бабуся?
– Сама, родненький, прохожий помог…
– Молодец, бабуся! Прохожий молодец! Человек человеку друг, товарищ! Верно, бабка? Гляди, старуха дряхлая сама притащила, а ты в сто раз здоровей, притащить не можешь, дома сидишь.
– У вас же объявление висит… реклама: черным по белому… то есть красным по белому… не в том суть… звоните, мол, звоните…
– Мало ли что там написано!
– Как это?
– Да что вы все удивляетесь, гражданин хороший? Давай, бабка, приемник, золотая бабуся, небось пережгла? А вам стыдно, товарищ!
Смеются.
– Ишь ты, лодырь какой, – кричит бабка, – трудиться не хочет!..
– Так ведь объявление-то висит, – говорю.
– Я неграмотная, – говорит бабка.
– Но мы-то люди грамотные, – говорю я.
– Больно все грамотные стали, – говорит бабка.
– Правильно, бабуся, так его!
Смеются.
– Ну знаете… – говорю.
– Знаем, знаем. – Смеются. – Нас не хочешь слушать, старого человека послушай, больше тебя на свете старая прожила, не меньше тебя в жизни разбирается.
– Я бы таких заказчиков на порог не пускала! – говорит бабуся.
– Позвольте вас спросить, бабушка, с чего вы так на меня накинулись, разве я не прав?
– Смотри, а то милиционера позову! – говорит бабуся.
– Да ну вас, бабушка, – говорю, – или вы вовсе ничего понять не хотите, или попросту ничего не понимаете…
– Ты мать не оскорбляй, – смеются ребята.
– Сынки меня в обиду не дадут, – говорит бабуся.
Они смеются.
– Вот твой спаситель как раз идет, бери его в оборот, а от нас отвяжись, бога ради, поскольку у тебя никакого телевизора с собой нету.
Вижу: входит в ателье молодой парнишка с чемоданчиком, лицо как из гранита высеченное, волосы торчком, и смеется.
Ребята кричат ему со смехом:
– Тебя тут дожидаются!
– Я к вашим услугам, – говорит он смеясь.
– Что же вы, мил-человек, к моим услугам до сих пор не были, – спрашиваю я печально.
– С какой такой стати? – смеется.
– А с той стати, – говорю, – что вы обещали, припоминаете?
– А-а-а! – говорит. – Очень приятно вас видеть, еще не женились? Никак не управлюсь, прошу прощенья, один на весь район, а вызовов много, народ требует, очень приятно вас видеть!
– Не могли бы вы, – говорю, – сейчас пойти со мной телевизор починить?
Он обнял меня и смеется:
– А знаете, какой у меня день сегодня?
– Какой?
– Такой день раз в жизни бывает: человеку – двадцать пять лет! Знаете, с каким человеком я в один день родился?
– С каким?
– Неужели не помните? С Ломоносовым в один день родился.
– Поздравляю, – говорю, – от души вас поздравляю!
– Молоток, что нашел меня в такой день, сам понимаешь, ни по каким вызовам не хожу.
Ну что тут возразить? Не хватает еще вступать в пререкания с человеком, родившимся вместе с Ломоносовым! Незатейливая песенка всплывает в памяти: «…только раз в году…», у всех на виду в этот день играют на гармошке невзирая на лица. Я его понимаю. Нервы мои не выдерживают, и я плачу… Сморкаюсь в платок. Я устал. Нежность к людям, к себе самому переполняет меня и вызывает слезы.
– Слышь, брось реветь, – слышу я отзывчивый голос сегодня родившегося, – испортился, значит, телевизор, говоришь? А я думал, приемник у тебя испортился. Так бы и сказал, что телевизор, а то чуть было не те инструменты захватил… Главное, нас с Ломоносовым не забывай!
