– Бери, заработала.
– Как-то неудобно. – Я с сомнением смотрю на деньги. – Между подругами – и счеты.
– Счет дружбы не теряет, – философски говорит она и прикрывает своей рукой деньги, чтобы я не пыталась их вернуть. – И давай больше об этом не говорить!
– Давай.
Я пожимаю плечами и думаю, что, видимо, у меня в гороскопе есть какая-то звезда, которая влияет на мои материальные дела. Второй раз в жизни деньги просто падают мне с неба. И второй раз в жизни я от этого никаких особых чувств не испытываю. Разве что некоторое удивление.
Глава восьмая
Так получается, что мы с Мишкой остаемся у Самойловых ночевать. Мальчишки почти без материнского догляда заигрались, и мы едва уговариваем их отправиться в постель. Не до них сейчас, честное слово!
Но, как я уже замечала, двоих нам удается уложить гораздо быстрее, чем каждого в отдельности. Они даже не требуют сказку. Видно, что-то уже придумали. Прикинутся паиньками, а только закроется дверь, начнутся то ли разговоры, то ли бросания подушками, то ли ещё что. Представляю, какая радость для них… Ничего, заснут.
Мальчишкам нужно общение ничуть не меньше, чем нам с Катей. Но у них нет ни сестер, ни братьев. Неполная семья редко может позволить себе двоих и больше детей. Даже не из-за денег, а из-за отсутствия времени, расходуемого на добывание средств…
Усаживаемся мы с Катей на её кухне и пьем водку – больше ничего в доме подруги из спиртного не находится – в честь нашей с ней финансовой победы.
– Надо же, как ты моего мужа раскрутила! – говорит Катя уже чуточку заплетающимся языком. – Ведь ты выторговала у него вдвое больше, чем он предлагал, и на десять тысяч больше установленного мной предела. Так что свои пять штук ты честно заработала. Можешь купить себе норковую шубу или поменять свою машину на более престижную…
Более престижная стоит куда больше пяти, но я не останавливаю Катины излияния. Пусть фантазирует, раз ей это нравится. Как и не напоминаю, что норковая шуба у меня уже есть.
– Давай сделаем так, – в конце концов предлагаю я, – чтобы ни тебе, ни мне. Положим эту десятку на долларовые счета наших мальчишек. Они вырастут и смогут истратить их на какие-то свои нужды. Может, и на свое обучение, если не захотят просить у нас с тобой…
– Под проценты! – требует Катя.
– Ежу понятно, – соглашаюсь я.
Поскольку я свою пачку всёещё не забрала, Катя откладывает в сторону две пачки по пять тысяч и говорит:
– Завтра же пойдём в банк, откроем долларовые счета нашим пацанам.
Потом смотрит на оставшиеся десять тысяч – это наш аванс.
– Хорошо, что ты взяла предоплату, – говорит Катя. – Мало ли что, а эти деньги вот, уже у меня. Можно сказать, плата за страх.
– За чей?
– За мой, конечно. Я так долго Самойлова боялась. Вернее, не его, а того, что он заберёт у меня Димку…
– По-моему, ты повторяешься, – замечаю я, стараясь не пьянеть, хотя, как можно стараться?
Я вдруг понимаю, что у нас с Катей гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Прежде всего обеих изгнали из аристократического общества. Точнее, меня туда и не допустили, а её – выдворили.
Хотя аристократов у нас в стране нет, но есть привилегированное общество людей с достатком выше среднего. Какое там – среднего! Прямо-таки с немыслимым достатком!
Эти люди стараются держаться кланами, и правильно делают. Те, кто живет на зарплату, их вряд ли поймут. Ведь они не только живут на разных уровнях с нами, они говорят совсем на другом языке!
Я не поддерживаю отношений ни с дедушкой, ни с бабушкой Лавровыми, а Катя – со своими родителями, хотя думаю, что не так-то они и виноваты, поторопившись сбыть её с рук.
Если судить по нестабильности её теперешнего настроения и поведения, при том что Катя наркотиками больше не увлекается, можно догадаться, что в период её сидения на игле всё это возводилось в квадрат, и далеко не каждый мог изо дня в день наблюдать, как их ребёнок превращается в неуправляемого психа.
Она знает о своей неуравновешенности, пытается с ней бороться и обещает мне весной поехать в санаторий, чтобы как следует подлечить нервы.
– Ничего, они ещё к нам придут! – говорит Катя.
Кто – они, остается только догадываться. В самом деле, чего это мы с ней так опьянели? В бутылке еще половина ее содержимого.
– Слабые мы, – вздыхает Катя.
– Между прочим, – как более трезвая замечаю я, – с твоего мужа мы пока что взяли каких-то восемнадцать с копейками процентов.
– Завтра будет сто, – самодовольно утверждает Катя.
Утром мы поднимаемся рано – с некоторым чувством вины. Чего это мы праздновали победу в начале сражения?
Накануне вечером Катя созвонилась со знакомым нотариусом – какой-то Валентиной Александровной, которая пообещала быть в своей конторе ровно в девять и принять нас первыми.
Мы забрасываем сыновей в детский сад – Димка так и не увидел своего отца. Да никто и не стал ему о нем говорить. Погиб в автомобильной катастрофе и погиб. Как и мой муж. По крайней мере сын никогда не станет просить о встрече с родным папочкой. Чего нет, того нет.
– Не знает его, и пусть, – озвучивает мои мысли Димкина мать, – он себе в Канаде нового сделает.
Но звучит это таким образом, словно Катя немного ревнует. А может, она разочарована тем, что Самойлов приехал вовсе не по её душу?
По крайней мере подруга задета. Слишком легко Вениамин Аркадьевич от жены и сына отказывался!
Я, признаться, испытала похожее чувство, когда увидела фотографию Евгения с этой его миллиардершей. Только что казалось, что мне абсолютно всё равно, где он и что с ним, а вот узнала, что женился на другой, и сердце кольнуло. Хотя я вовсе не думала, будто он всю жизнь проживёт один!
Едем мы в моей машине, потому что Катя попросила меня её сопровождать.
– Не хочу его рожу видеть! – говорит она в сердцах. – Но и не поехать тоже вроде неудобно. На такую сумму мужика колем!
Только я припарковывала машину у гостиницы, в которой остановился Самойлов, как он тут же вышел нам навстречу с чемоданом в руке и обычным почтовым конвертом, хоть и довольно большим.
– Девушки, вы заодно не подбросите меня до аэропорта? – улыбается он и замечает Кате: – Ты прекрасно выглядишь, дорогая!
Вот и всё. Сказал дежурный комплимент будто не жене, а посторонней женщине. Он садится на заднее сиденье, и мы уезжаем прочь с центральной улицы города.
Я останавливаю машину на тихой улочке с односторонним движением, и Катя пересаживается на заднее сиденье. Поглядываю назад и я.
Катя протягивает мужу две заверенные нотариусом бумажки, он быстро пробегает их глазами, а потом небрежно вытряхивает из пакета девять пачек стодолларовых купюр.
