— Ну, мне интересно знать все про растения — пропорции, сочетания… Люди вяло пользуются исходными свойствами, разбирают все на молекулы и лепят пилюли с четкими действиями…
— И чем это хуже? — вернул взгляд на монитор.
— Ничем, даже лучше — все под контролем, никаких побочек… — зашла с другой стороны.
— Абсолютно согласен, — не поддался на провокацию.
Я закатила глаза:
— В этом месте ты должен был возмутиться, что достаточно знать свойства растений, чтобы минимизировать побочки…
— Людям это не подходит. И они правы. Потому что только у оборотней к знанию прилагается нюх, — заявил он, не отрываясь от экрана.
— А представь, что мы с тобой вдруг сможем не только ругаться, но и спокойно поговорить на тему сбора, заготовки, пропорций и хранения… — нависла над столом рядом с ним.
Он, видимо, попрощался с идеей поработать, откинулся на спинку стула:
— И что ты хочешь знать?
— Все, — пожала плечами. — Что и для чего ты намешиваешь.
— Дана, я даже если захочу, не все смогу объяснить.
— Ну что-то же сможешь?
Да-да, я умею получать от мужчин то, что хочу. Папа тоже сначала упирается, потом предпочитает дать, что мне нужно, лишь бы не признаваться в том, что у нас — полное фиаско в отношениях. А так какие никакие, но они есть.
Сезар вздохнул:
— Я не умею учить других.
— Я умею. Соединим наши таланты.
Его усмешка добавила неопределенной горечи в мою вроде бы победу.
— Хорошо, соединим усилия, — улыбнулся шире. — Ты есть-то будешь?
Не стала напоминать о своей мультизадачности, покорно достала тарелку и сняла крышку с кастрюльки.
— Говядина?
— Нутрия.
Ну, где наша не пропадала? Водяными крысами я обычно не питаюсь, но пахло обалденно. Спагетти в соседней кастрюльке обещали удачу моему посвящению. Я наполнила большую тарелку — голод испытывала зверский, его утолению, пожалуй, и правда бы не помешала тишина.
— Спасибо, — оставила ненадолго Медведя в покое и удалилась к камину.
Но он в покое меня оставлять не собирался.
— А где чай? — моргнула я на два бокала, что он поставил на столик. По ним призывно пробежались блики от пламени и перескочили на бутылку.
— Сказал же — смешивать рано, — поднес он нос к пробке и прикрыл глаза. — Белое. Сто лет валяется. Но мне кажется, тебе понравится.
— Ты хочешь мне понравиться? — потянула губы, откладывая вилку.
— Нет.
И это правда.
— Ты неудобный, Медведь. Даже для своих, да?
Вино немного пузырилось, будто шампанское.
А он бросил на меня внимательный взгляд поверх бокала. И выбил воздух из груди простым вопросом:
— Зачем тебе противозачаточный имплант?
21
Я провела языком по зубам и опустила взгляд в тарелку. Сначала силилась ответить, но с каждым вздохом становилось понятно — не могу. А потом нагнало и больно приложило пониманием, что он может обо мне подумать. Ну правда, зачем девочке противозачаточный имплант? Замуж она собирается не по любви, спать с будущим мужем не планирует…
— Дана, — устал ждать Сезар, опускаясь передо мной на колени. — Ты не говоришь со мной о том, что между нами происходит. Вернее, говоришь, но больше пытаешься показать, что тебе все равно. Тебя принуждали? Ты боишься, что сделают снова? Или это уже сделал я?
— Ты — нет, — не задумалась даже.
Я вскинула взгляд и попала в плен его глаз. Показалось, что все мои домыслы разлетелись в пыль. Я все пытаюсь упаковать Медведя в понятное мне явление и не могу. Потому что в его глазах сейчас снова беспокойство, пусть и скрытое за холодной решимостью. Я никогда не пойму того, что понимает сейчас он.
— Тогда кто?
— Сезар… я не помню… — выдавила глухо. Готова была поклясться, что даже не слышала слов, которые слетели с губ. — Я так напилась, что наутро пришлось вызывать скорую. А через месяц делать аборт. Мне было шестнадцать.
По гладкой поверхности его взгляда не прошло ни единой ряби:
— И с тех пор у тебя никого не было, — констатировал, будто не замечая болезненность темы.
— Нет, — вспомнила, что взрослая и не должна оправдываться. — А имплант стоит по распоряжению отца.
А вот теперь взгляд Медведя дрогнул, по золотистой каемке словно разряд молнии прошелся, так она заискрила.
— Я не неудобный для своих. Просто они уважают мой выбор быть одному.
«Уважают выбор быть», — услышала я. Меня никогда не интересовало чужое мнение, но было до чертиков интересно, что понял этот представитель другого мира обо мне. Только делиться он не собирался.
А я поспешила запить горечь разговора большим глотком вина. Но, видимо, разговор не закончился. Сезар вернулся с тарелкой и уселся в кресло.
— Почему ты живешь один? — То, что он вернулся, согрело гораздо лучше вина. — Я же могу тоже задавать вопросы?
Он помолчал, прежде чем ответить:
— Мне просто нравится жить одному.
— Не скучаешь? — я вернулась к еде. Не хотелось накручивать напряжение и возвращаться к страху, который временами вызывал Сезар.
— Мать жила одна… со мной, — отвечал он непривычно спокойно, но будто на другом языке, — я привык.
— Давно ее нет?
— Пятнадцать лет.
— И ты живешь один все это время?
— Да.
Ничего особенного… просто его мир сейчас разорвало на части бомбой моего вторжения. И терпит он только потому, что думает, будто я его спасу. Я даже жевать перестала, чтобы не помешать себе осознать глубину ситуации, в которой оказалась.
— Сочувствую, — среагировала запоздало.
— Чему? — не понял он.
— Я о том, как тебе сейчас сложно терпеть меня тут, — тряхнула волосами и потянулась к бокалу, но почувствовала на себе жгучий парализующий взгляд.
Сезар смотрел на меня, сдвинув брови и сжимая зубы так, что в свете огня очерчивались, усугубляя напряжение, жесткие линии лица.
— Я не терплю тебя, — прорычал, раздувая ноздри.
— Нет? — вздернула брови.
— Нет.
Немало. Но теперь уйти захотелось еще больше.
— Есть идеи, как долго ты меня будешь «не терпеть»? — Я взялась за бокал.
— Нет.
Я отвернулась к камину, раздумывая. Домой не вернусь. Не знаю почему, но мне стало очевидно, что эти компромиссы с отцом мне больше не нужны. Как только расстанемся с Медведем, опустошу свой счет, если папаша его еще не заблокировал, и уеду в Смиртон. Плевать на судимость, что мне пришьет отец. Попробую пробиться там…
