Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
Впрочем, это ещё цветочки! В «ЛГ» также без моего ведома пошли куда дальше. В стихотворении «В карауле» были строчки, которыми мне хотелось передать, как жутко мёрзнет солдат на посту: «И греет руки стылый автомат». «Стылый» – «постылый» – задумался бдительный редактор Виктор Широков и переиначил: «К груди прижав любимый автомат». Так и напечатали. Я, прочитав, заплакал, а потом долго не показывался на людях. Казалось, кто-нибудь обязательно подойдёт и спросит: «Ну и где, чудила, твой любимый автомат?» Нет, никто не подошёл…
Вскоре меня как «самого молодого классика» и комсорга Союза писателей включили – единственного из моего поколения – в список выступающих на вечере поэзии в «Лужниках» в рамках Всемирного фестиваля молодёжи и студентов. Я оказался на Малой арене вместе с Владимиром Соколовым, Любомиром Левчевым, Егором Исаевым, Риммой Казаковой, Робертом Рождественским, Игорем Шкляревским, Сильвой Капутикян, Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной, Ларисой Васильевой, Олжасом Сулейменовым, Андреем Дементьевым, будущим лауреатом Нобелевской премии Бобом Диланом, Евгением Евтушенко, приведшим за руку несчастную Нику Турбину – маленькую девочку с взрослым макияжем и ужимками светской львицы.
«О, телефонные звонки, Вы с Богом наперегонки! – продекламировала с салонной томностью юная поэтесса – новая игрушка Евгения Александровича.
Двадцать тысяч любителей поэзии, заполнивших трибуны, одобрительно заревели. Я сидел, дожидался своего часа и думал о том, что прославиться на весь мир совсем не трудно, достаточно выйти к микрофону и прямо перед камерами, под софитами, хлопнуться в обморок. Мой придавленный, но не побеждённый до конца фобический невроз сладко леденил сердце этой милой перспективой. Дело в том, что в пионерском возрасте я завалился без чувств на сцене Дома пионеров, выронив из рук знамя дружины, и прогремел на весь район. А тут я накануне пережил довольно сильный стресс: за день до вечера в «Лужниках» ко мне в ресторане ЦДЛ подошёл Евтушенко, с которым я знаком прежде не был, и спросил:
– Вы Поляков?
– Я.
– Когда-нибудь вы будете этого стыдиться!
– Чего?
– Того, что согласились выступать в «Лужниках»!
– ?
– Вы понимаете, что вы далеко не самый талантливый поэт в поколении?
– Не самый… – кивнул я.
– Почему согласились?
– Меня назначили… – пролепетал я.
– Знаю, почему вас назначили! – сардонически усмехнулся лидер громкой поэзии, имея в виду то, что я комсорг писательской организации.
– Не я первый, не я последний, – ответил я, намекая на то, что лет пятнадцать назад Евтушенко возглавлял ту же комсомольскую организацию.
– Вы не имеете права опозорить поколение! – рассердился он.
– Я постараюсь.
– У вас есть с собой книга?
– Есть. – Я достал из кармана только что вышедший в «Современнике» сборник «История любви».
– Дайте! – Евтушенко устроился за столиком, заказал кофе и стал брезгливо листать страницы с такой скоростью, точно владел искусством скорочтения.
Я сидел, как вспотевшая мышь, разглядывал золотой перстень с печаткой на его длинном пальце и вспоминал строки Межирова, посвящённые, как утверждали злые языки, лично Евгению Александровичу, которого он когда-то учил писать стихи:
На одной руке уже имеяДва разэкзотических кольца,Ты уже идёшь, уже наглея,Но пока ещё не до конца…Наконец, лицо Евтушенко вздрогнуло, посветлело, и он поглядел на меня с тем прощающим удивлением, какое бывает у людей, если они узнают, что откровенно не понравившийся им неприятный субъект, оказывается, спас из полыньи ребёнка.
– Вот это читайте! – Он ткнул пальцем в стихотворение, которое я написал ещё в армии и даже сначала не хотел включать в сборник.
Называлось оно «Детское впечатление».
Христос ходил по водам, как по суше,Хоть обладал такой же парой ног.Мне десять лет – и я Христа не хуже,Но по воде бы так пройти не смог.Так значит, я – совсем не всемогущий?И для меня есть слово «никогда»?!Не может быть! Наверное, погущеБыла вода в библейские года…– А мне сказали, вы вообще рифмовать не умеете… Умеете. Странно… – прощаясь, сказал мэтр с недоумением.
Поэтам свойственно думать, что, кроме них, никто не умеет писать стихи.
И вот я сидел на сцене Малой арены «Лужников», ожидая своего часа. Отчитала голосом проснувшейся весталки Ахмадулина, отыграл «Казнь Стеньки Разина» сам Евтушенко, одетый в яркий гипюровый пиджак. Теперь – моя очередь. Я встал, плюнул в лицо своему фобическому неврозу, подошёл к микрофону, посмотрел на футбольное обилие слушателей и прочитал «Ответ фронтовику»:
Не обожжённые сороковыми,Сердцами вросшие в тишину,Конечно, мы смотрим глазамиНа вашу большую войну.Мы знаем по сбивчивым,трудным рассказамО горьком победном пути,Поэтому должен хотя бы наш разумДорогой страданья пройти.И мы разобраться обязаны самиВ той боли, что мир перенёс…Конечно, мы смотрим другими глазами,Такими жеполными слёз.В конце на моих глазах засветились самые настоящие слёзы. (Я потом увидел это в записи, по телевизору.) Мне долго хлопали. Но я знал: второго стихотворения читать нельзя – не по чину и не по возрасту. Я вернулся на место и поймал на себе запоминающийся взгляд Евтушенко. Чести поколения я не посрамил.
12. Дорогой Леонид Ильич!
А вскоре меня как молодого коммуниста включили в группу молодёжи, которая должна была приветствовать съезд КПСС. Тогда это являлось наградой, явным знаком стремительного повышения социального и профессионального статуса. Мы должны были несколькими колоннами выдвинуться по проходам меж кресел к сцене Кремлёвского дворца и в нужный момент, размахивая над головой зелёными веточками, крикнуть: «Ленин, партия, комсомол!» И так несколько раз, пока из президиума благосклонно не кивнут, мол, хватит, ребята, ступайте себе! Репетировали до одури. Стоявшая за мной актриса Наталья Белохвостикова всем своим тонким лицом выражала сдержанное негодование и брезгливость, как принцесса, подвергшаяся домогательствам простолюдинов. Шагавший впереди меня актёр Николай Ерёменко иногда оборачивался и подмигивал, мол, вот попали-то! Я в ответ мученически закатывал глаза. На трибуне тем временем теснились представители пяти основных категорий молодёжи, взволнованно славя что положено, а белорусский поэт Володя Некляев читал свои специально сочинённые к торжеству стихи:
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
