Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
Мисс Константен. Та самая, что сидела в кресле у моей кровати, когда мне было восемь лет. Но почему мозг именно сейчас проделывает со мной эти фокусы? Мы идем к картине на стене в остром углу ромбовидного зала; на картине какой-то тип, похожий на библейского святого, только без глаз. От меня до картины всего несколько дюймов. На лбу у этого святого чуть выше переносицы виднеется черное пятнышко. Оно растет. Превращается в кружок. Кружок превращается в глаз. И я вдруг ощущаю, что и у меня во лбу такой же «глаз», причем в том же самом месте; но теперь я уже не уверена, что я – это Холли Сайкс, хотя если я – не я, то кто же? Из пятна у меня на лбу что-то выходит и зависает перед глазами. Если смотреть прямо на него, оно исчезает, но если отвести глаза, то кажется, что передо мной парит крошечная мерцающая планета. Затем появляется еще одна, и еще, и еще. Четыре мерцающие штуковины! Во рту вкус зеленого чая. Потом вдруг словно что-то взрывается, и мисс Константен жутко воет, и ее пальцы превращаются в когти, и по ней будто хлыстом ударяет сполох какого-то невероятно яркого синего света, и сбивает ее с ног, и отбрасывает на стол. Святой старец на картине раскрывает рот, полный острых звериных клыков, и скрежещет железо, и гулко стонет камень. Вокруг мечутся призрачные силуэты, точно в театре теней, порожденном воображением безумца. На стол вспрыгивает какой-то старик в черном костюме. У него рыбьи глаза пираньи, длинные черные кудри и расквашенный нос; и весь он лучится странным ярко-синим светом, будто радиоактивный. Старик помогает мисс Константен подняться, и она указывает в мою сторону пальцем с длинным серебристым ногтем-когтем. Вспыхивает черное пламя, что-то ревет и завывает, как двигатель реактивного самолета, а я не могу ни убежать, ни сопротивляться, я даже разглядеть ничего не могу и стою неподвижно, слушая голоса, похожие на отчаянные крики и вопли, словно бы доносящиеся из здания, которое рушится прямо на его обитателей, и в этом оглушительном шуме вдруг отчетливо звучит голос: «Я буду здесь». Все трясется, а невероятно яркое, ярче солнца, сияние разгорается все сильней и сильней, и мои глазные яблоки тают в глазницах…
…и сквозь трещины сочится блеклый серый свет, и птичьи трели, и грохот грузовика на шоссе, и острая боль в ушибленной лодыжке, а я на корточках сижу на бетонном полу подземного туннеля, в нескольких ярдах от выхода. Ветерок, пахнущий автомобильными выхлопами, обдувает мне лицо, и все кончается, мой дневной кошмар, или видение, или не знаю что… И не у кого спросить: «А ты тоже это видел?» В ушах по-прежнему звучат три слова: «Я буду здесь». Ковыляю по туннелю навстречу ясному голубому утру, вся дрожу, до глубины души потрясенная жуткой необычностью случившегося, и сажусь в траву на обочине. Может быть, дневные кошмары, сны наяву – это что-то вроде рака, который то пропадает, то неожиданно возвращается, хотя ты вроде бы уже совсем выздоровел? Может быть, средство доктора Маринуса больше не действует? Может быть, вчерашние потрясения – ссора с ма, история с Винни и все остальное – привели к рецидиву? Не знаю. Никакого Джеко рядом нет; наверняка он мне просто привиделся. Отлично. Хорошо, что он дома, в безопасности, в «Капитане Марло», за двадцать миль отсюда, и мне, конечно, очень хочется его увидеть, убедиться, что с ним все в порядке, хотя я и так знаю, что с ним все в порядке и беспокоиться совершенно не о чем.
Впервые я увидела Джеко в инкубаторе реанимационной системы, потому что мой брат появился на свет раньше времени. Это тоже было в городской больнице Грейвзенда, но в другом здании, где находилось родильное отделение. После кесарева сечения ма только-только приходила в себя и выглядела какой-то необыкновенно усталой, но все-таки очень счастливой и с улыбкой велела поздороваться с Джеком, нашим новым братиком. Папа весь предыдущий день и всю ночь провел в больнице и выглядел таким помятым, небритым и немытым, словно неделю ночевал в автомобиле на парковке. Шерон, помнится, больше всего огорчилась тем, что ей придется расстаться с положением всеобщей любимицы в «Капитане Марло», да еще и из-за какого-то непонятного существа – то ли мартышки, то ли креветки, – завернутого в пеленку и утыканного разными трубочками. В родильном отделении пятнадцатилетний Брендан просто ошалел от одного вида вопящих младенцев, кормящих матерей, блевотины и какашек. Я постучала пальцем по стеклу и сказала: «Привет, Джеко, я твоя старшая сестра», и его пальчики шевельнулись, совсем чуть-чуть, будто он приветливо помахал мне в ответ. Богом клянусь, это чистая правда, хотя никто этого не заметил, зато у меня прямо сердце защемило, и я почувствовала, что готова кого угодно убить, лишь бы защитить эту кроху от любых невзгод. Я и теперь относилась к Джеко точно так же; особенно меня бесило, когда какие-нибудь мудаки называли его «странным ребенком», а то и вовсе «подменышем» или «недоноском». На свете все-таки очень много сволочей. Почему, собственно, считается нормальным, когда семилетние дети рисуют межпланетные корабли, а если ребенку нравится рисовать «инфернальные» лабиринты, то он «урод»? Кто решил, что тратить деньги на игру «Космические захватчики» можно, а если купить мальчику калькулятор с кучей всяких математических операций, то его попросту задразнят? Почему детям разрешается слушать хит-парад по «Би-би-си Радио-1», но того, кто любит слушать передачи на иностранных языках, непременно сочтут фриком? Бывает, конечно, что родители просят Джеко поменьше читать и побольше играть в футбол и другие подвижные игры и после этого он какое-то время ведет себя почти как нормальный семилетний мальчик, но все мы прекрасно понимаем, что он просто притворяется. А иногда настоящий Джеко с улыбкой смотрит на меня из глубины своих черных глаз, будто пассажир скорого поезда, проносящегося мимо, и мне всегда хочется помахать ему в ответ, даже если он сидит напротив меня за столом или мы с ним сталкиваемся на лестнице.
Фиг с ними, с галлюцинациями. Некогда рассиживаться. Надо раздобыть еды и придумать какой-нибудь план действий. Встаю, дохожу до кольцевой развязки, а там поля заканчиваются, и я вновь попадаю в мир садовых изгородей, рекламных указателей и полосатых дорожных переходов. В небе висит жаркое марево, и меня опять донимает жажда. В последний раз я вволю напилась воды из-под крана в церкви; а в городе правила приличия не позволяют постучаться в незнакомую дверь и попросить стакан воды, хотя где-нибудь в пустынном краю такое вполне допустимо. Господи, ну где тут какой-нибудь парк с фонтанчиком или хотя бы общественный туалет, но поблизости нет ни малейших признаков ни того ни другого. Очень хочется почистить зубы: они какие-то шершавые, будто внутренняя поверхность чайника, обросшая накипью. Откуда-то из окна пахнет жареным беконом, и у меня сводит живот от голода, а тут еще, как нарочно, мимо проезжает автобус с табличкой «ГРЕЙВЗЕНД». Вот бы сесть на него и через сорок пять минут оказаться дома…
Ага, размечталась. Я представляю себе торжествующее лицо ма, когда она откроет боковую дверь и… Автобус, пыхтя, проезжает мимо, а я хмуро бреду под железнодорожным мостом. Впереди виднеется улочка с магазинами и газетным киоском, где наверняка можно купить бутылку воды и пачку печенья. Рассматриваю вывески: магазин христианской книги, магазин товаров для вязанья, букмекерская контора, магазин детских конструкторов и моделей самолетов фирмы «Эрфикс», чуть дальше – зоомагазин с облезлыми хомяками в клетках. Почти все магазины закрыты, и в целом улица имеет весьма унылый вид. Что ж, привет, Рочестер. А дальше что?
Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
