Она подошла к ним и обняла обоих за талию.
— Я уже не твоя девочка.
— Ты всегда ею будешь, — поправился Гилльем.
— Конечно, — подтвердил Арнау.
Так, обнявшись, они пошли к хижине и присели у потухшего костра.
— Ты свободен, Арнау, — сообщил Гилльем и протянул ему приговор.
— Скажи мне, что в нем, — попросил Арнау, отказываясь брать документ. — Я никогда не читал бумаги, которыми занимался ты.
— В нем сказано, что у тебя отбирают имущество… — Гилльем внимательно посмотрел на Арнау, но не заметил никакой реакции, — и что тебя приговорили стоять в течение года по воскресеньям перед церковью Святой Марии в покаянной одежде. Что касается остального, то инквизиция дарует тебе свободу.
Арнау представил себя босым, одетым в покаянную тунику, с двумя крестами, нарисованными на ногах, перед входом в церковь.
— Я должен был предугадать, что ты добьешься этого, когда увидел тебя в зале заседания трибунала, но я был в таком состоянии…
— Арнау, — перебил его Гилльем, — ты слышал, что я сказал? Инквизиция отбирает все твое добро.
Арнау немного помолчал.
— Я был бы мертвым, Гилльем, — ответил он, — сам Эймерик пришел за мной. А с другой стороны, я бы отдал все, что у меня есть… было, — поправился он, беря Мар за руку, — за эти последние дни.
Гилльем перевел взгляд на Мар и увидел восторженную улыбку и блестящие глаза. Его девочка счастлива. Он улыбнулся ей в ответ.
— Я думал…
— Предатель! — шутливо упрекнула она и смешно надула губы.
Арнау взял ее за руку.
— Как я понимаю, решение короля не выступать против ополчения, должно быть, стоило много денег.
Гилльем кивнул.
— Спасибо, — сказал Арнау.
Оба мужчины посмотрели друг на друга и замолчали.
— Хорошо, — заговорил Арнау, нарушая молчание, — а как ты? Как ты жил все эти годы?
Когда солнце стояло в зените, все трое отправились на берег. Гилльем подал знак капитану, чтобы тот подошел к бухте. Арнау и мавр поднялись на фелюгу.
— Одну минутку, — попросила их Мар.
Женщина повернулась к бухте и посмотрела на хижину. Что теперь ее ждет? Наказание покаянием, Элионор.
Мар опустила глаза.
— О ней не беспокойся, — утешил ее Арнау, ласково поглаживая по голове. — Она не будет нам досаждать, узнав, что у меня нет денег. Особняк на улице Монткады является частью моего имущества, которое теперь принадлежит инквизиции. Баронессе остается только Монтбуй. Ей придется отправиться туда.
— Замок, — пробормотала Мар. — Он тоже достанется инквизиции?
— Нет. Замок и земли мы получили в качестве приданого от короля. Инквизиция не может отобрать это как мое имущество.
— Жаль крестьян, — с грустью произнесла Мар, вспоминая день, когда Арнау отменил дурные обычаи.
Никто не говорил о Матаро, о доме Фелипа де Понтса.
— Будем жить дальше… — начал было Арнау.
— О чем ты говоришь? — перебил его Гилльем. — У тебя будет столько денег, сколько потребуется. Если вы захотите, мы можем снова купить особняк на улице Монткады.
— Это — твои деньги, — возразил Арнау.
— Это — наши деньги. Смотрите, — сказал мавр, обращаясь к обоим, — у меня, кроме вас, никого нет. Что мне делать с деньгами, которые я раздобыл благодаря твоей щедрости, Арнау? Они ваши.
— Нет, нет, — повторил Арнау.
— Вы — моя семья. Моя девочка… и человек, который дал мне свободу и богатство. Или вы не хотите, чтобы мы были одной семьей?
Мар протянула руку Гилльему. Арнау забормотал:
— Нет… Я не это хотел сказать. Однако…
— Значит, деньги остаются у нас, — снова перебил его Гилльем, — или ты хочешь, чтобы я отдал их инквизиции?
Эти слова вызвали у Арнау улыбку.
— У меня есть великие проекты, — заговорщически сообщил Гилльем.
Мар продолжала смотреть в сторону бухты. По ее щеке покатилась слезинка. Она не стала вытирать ее, и слезинка скрылась в уголке рта. Они возвращались в Барселону, чтобы понести несправедливое наказание, чтобы вновь встретиться с инквизицией, с Жоаном, предавшим брата, и с женой, которую Арнау презирал и от которой не мог освободиться.
59
Гилльем снял дом в квартале Рибера. Он не был таким шикарным, как особняк на улице Монткады, но достаточно вместительным для всех троих. Гилльем, давая соответствующие указания, побеспокоился даже о комнате для Жоана. Люди на берегу приветливо встретили Арнау, когда он сходил с фелюги в порту Барселоны. Некоторые купцы, следившие за перевозкой своих товаров и находившиеся вблизи биржи, приветствовали его кивком головы.
— Теперь я небогатый, — сказал он Гилльему и пошел не останавливаясь, здороваясь с каждым, кто встречался им на пути.
Как быстро распространяются новости, — заметил мавр.
Сойдя на берег, Арнау заявил, что в первую очередь хотел бы пойти в церковь Святой Марии и поблагодарить Святую Деву за свое освобождение. Он вспомнил, как мечтал об этом, когда в сутолоке, царившей на площади, смотрел на маленькую каменную фигурку, которая раскачивалась над головами людей. Проходя мимо угла улиц Старых и Новых Менял, они вынуждены были остановиться. Дверь и окна его меняльной лавки были раскрыты настежь. Перед домом стояла кучка зевак, которые отошли в сторону, как только увидели Арнау и Гилльема. Они не стали входить внутрь. Все трое узнали мебель и домашнее имущество, которое солдаты инквизиции грузили на телегу, стоявшую у дверей: длинный стол, с трудом поместившийся на телеге, и поэтому его привязали веревками, красная шелковая скатерть, ножницы для уничтожения фальшивых монет, счеты, сейфы…
Появление человека в черном, занятого описью имущества, отвлекло внимание Арнау. Монах-доминиканец бросил перо и молча уставился на него. Люди тоже примолкли, пока Арнау пытался узнать эти глаза. Он вспомнил пронизывающий взгляд монаха, сидевшего во время допросов рядом с епископом.
— Стервятники, — процедил Арнау сквозь зубы.
Это было его имущество, его прошлое, его радость и огорчения. У него и в мыслях не было, что когда-нибудь он увидит ограбление собственного дома. Арнау никогда не придавал особого значения вещам, окружавшим его, но теперь осознал, что рядом с ними прошла вся жизнь.
Мар почувствовала, как от волнения рука Арнау стала влажной.
Кто-то, стоящий за спиной монаха, шикнул на него; солдаты сразу же побросали вещи и достали из ножен шпаги. Еще трое солдат вышли из дома, тоже с оружием в руках.
— Они не допустят еще одного унижения от народа Барселоны, — тихо сказал Гилльем, уводя за собой Арнау и Мар.
