что два раза не вставать
Так вышло, что я всегда серьёзно относился к календарным ритуалам: советские праздники точно следовали христианским, а те — языческим, а уж языческие соответствовали движению Солнца и светил.
Пасха мешалась с Первомаем, Новый год с Рождеством, Покров приходился на годовщину Октябрьской революции, всё было размеренно и чинно.
Время тянулось от каникул до каникул.
А нынче не то — обычно 7 ноября я стоял на тротуаре рядом со своим домом на улице Горького. Я там стоял потому что мимо меня двигались ракеты и танки, возвращавшиеся с парада на Красной площади. Я стоял по щиколотку в мокрой снежной каше, а теперь всё сдвинулось, и снег выпадает на Новый год.
А сначала были каникулы с ёлкой, потом март, когда я ездил в Крым, а за ранней крымской весной следовала апрельская московская весна. Апрель вообще похож на субботу, потому что за субботой не сразу идёт понедельник, а ещё лежит леденцом целое воскресенье. Так и за апрелем идёт тёплый май, а лишь потом — сессия.
Сентябрь был месяцем твёрдых антоновских яблок и картофельной барщины, октябрь дождливым поводом для прогулов.
Обычно год шёл под откос как раз начиная с октябрьских праздников, потом происходил мой день рождения, через неделю-две появлялись первые ёлки, затем — зачётная сессия, и вот он, здравствуй, жопа, Новый год.
А теперь всё по другому — снега не допросишься, высокий сезон новогодних продаж начинается первого ноября, седьмого же числа народ трезв как стекло и сидит по домам. Впрочем, скоро ёлки будут ставить первого сентября — совсем как в старину начиная новолетие после сбора урожая.
Время сдвинулось, годы свистят, и никакого порядка не наблюдается.
И, чтобы два раза не вставать — ко мне сегодня на улице подошёл человек, наполовину уже справившийся с бутылкой пива. Он спросил меня:
— Вы на съёмках, или это ваша повседневная одежда.
— Повседневная, — отвечал я.
— Так вы состоите в организации? — насторожился он.
— С какой целью спрашиваете? — отбил я этот вопрос.
— Да я бы хотел вступить…
— Займитесь озеленением, — сурово сказал я.
— Ну… Так жизнь такая… Вот рёбра мне недавно переломали… Я всё же хотел бы вступить. А вас я знаю, вы в нашем магазине часто бываете, покупаете живой квас. И форма у вас…
— Что форма?
— Ничего-ничего, опрятная, чистая форма. Ботинки высокие. Я хотел бы вступить. Я слаб стал, и вот меня побили. Вступить, а?
— Не стоит. Цена может быть слишком высока, — закрыл я тему и скрылся в подземном переходе.
Извините, если кого обидел.
25 ноября 2011
История, чтобы два раза не вставать
Я заметил, что в жилищах знаменитых людей есть вещи, намертво привязанные ко времени — это, собственно, очень хорошо видно по той бытовой технике, что попадает а такт, когда знаменитость фотографируют — для интервью или для будущего некролога. У ракетного конструктора Королева в доме стоял приемник "Телефункен". Приемник, а, вернее, радиола — не работал. Он был памятником сумрачному германскому гению и тем машинам, где дышит европейский интеграл. Впрочем, Королева фотографировали мало. Но когда снимают современных ученых, особенно пожилых, то сразу видно, когда они шагнули в признание. То есть, ты глядишь на снимок и сразу замечаешь — вот он, музыкальный комбайн "Радиотехника". А вот у другого академика на специальном комодике телевизор "Рубин-714". Расставаться с вещами трудно. Вещи живучи — и часто бывает так, что они "зажились". Но мебель не так беззащитна, как аппаратура звука и вида. Неважно, добытый ли это по закрытому списку "ВЭФ" или привезенный из командировки "Грюндиг" что ловит ФРГ. У многоуважаемых шкафов несомненно существует душа, но вот какова душа всех этих серебристых и черных монстров? И, чтобы два раза не вставать, я скажу вот что: одного баллончика с краской недостаточно, чтобы покрасить холодильник.
Извините, если кого обидел.
01 декабря 2011
История про то, что два раза не вставать
Обнаружил, что добрый мой товарищ Леонид Александрович Каганов написал за меня начало романа. То есть, обнаружил у себя файл с им написанным началом:
Владимир Березин
Шкловский и Фурманов
роман
Часть 1
Однажды Фурманов переоделся Шкловским и пришел к Лие Брик.
Мне кажется, что "Лия Брик" — это находка. То есть, это, практически, сюжет — Лия и Рахиль. Ну и бездна смыслов. Придется теперь писать.
И, чтобы два раза не вставать, я вот что, собственно, ещё скажу: я пойду к будке для самоубийств. То есть, к голосовательной урне — и не в том дело, что у меня есть некоторое писательское любопытство. Эти выборы проверка как раз эстетического чувства — когда всякий выбор неправильный, и в будущем любой может упрекнуть любого. Я так считаю, что Господь велик и милостив и в любом явлении, что он нам показывает, есть бездна всяких смыслов — математики могут рассказать orbi et urbi о прелести комбинаторики, и о том, куда пойдут голоса; экономисты открыть, как крышку деревенского сортира программы любых партий, и предъявить населению их безумие и кровожадность; философы — с гиканьем и свистом угнать в сторону леса очередное стадо здравого смысла; мизантропы, пожаловаться на человечество — в общем, жизнь-то, кипит.
Эти выборы как раз интересны тем, что неголосующий человек как раз и голосует — в неявном виде. И — все вменяемые люди, понимают, как зыбок результат. Более того, я-то помню вполне эти же вменяемых людей, что были безумно увлечены идеями, смысла которых не понимали, но готовы были оскорбить всякого, кто с ними дискутировал. Сейчас я не могу себе представить умных людей, что серьёзно схватились в споре о предвыборных программах. Но в этом и прелесть — выборы становятся как раз таким эстетическим мероприятием. Чем-то вроде теста — «скажи первое попавшееся слово», где надо выдохнуть «Пушкин, курица, яблоко».
Я-то выдохну, у меня профессия такая. Я-то с народом, где он к несчастью.
Мне вообще очень интересны социальные конструкции, которые возникают как бы не из чего — вот история с пожаротушением, когда загорелись леса в жаркое лето прошлого года. Натурально многие спели вертинского: «и скоро мы будем уже голодать». А вот некоторые поехали эти леса тушить — я говорю об этом не без горечи, потому что в этом дыму, не вписавшись в поворот, погибла ода очень хорошая девушка, которую я знал — она даже
