читать слово», «едва ли описка», «не описка ли?» (см. Архангельские былины и исторические песни, т. 3, стр. 653). Время добавило неизбежные расхождения републикаторов с А. Д. Григорьевым: при передаче текстов он следовал орфографическим и пунктуационным навыкам своего времени. Вот почему необходимо внести пояснения к системе исходных и добавочных знаков, принятых в настоящем издании.
( ) Круглые скобки внутри слов и предложений означают буквенные подстановки и уточнения собирателя, отменявшие сокращения в его черновиках: «Михайло Потык сын Ив(ановиць)» (№ 272, стих 115). Так ликвидировались деформации смысла, неотвратимые при буквальном следовании первичным записям: «отправ(и)лса» (№ 252, стих 132), «заходит Потык (в) бел шатер» (№ 272, стих 137). Иногда первоиздателем восстанавливался и литературный облик слов, искаженных обиходным просторечием: «бла(го)словеньиця» (№ 269, стих 5). Те же круглые скобки в настоящем издании заключают данные о фонетической окрашенности некоторых звуков, отмеченные при первом издании выносным «подскоком» букв, вроде: «мо(а)ло(а)да» (№ 268, стих 53), где открытость «о» сближает его с «а».
[ ] Квадратные скобки фиксируют изъятия из слов и фраз, предложенные А. Д. Григорьевым для верного чтения текста или для его ритмической гармонизации: «о[со]сишшо жалезное» (№ 258, стих 39); «Уш вы как будете [будете] брать да красён Киеф-грат?» (№ 270, стих 83).
< > Угловые скобки реставрируют слова, измененные диалектным произнесением, получающие подчас иной смысл: <о>не, кус<т>, лис<т>, кос-<т>ьё, из ус<т> и т. п. Аналогично восстанавливаются утраты предлогов и прочих элементов текста: «А да заколацивала... <в> белодубову... колоду» (№ 251, стихи 48, 49). Для точного понимания лексики после оглушенных конечных согласных в угловых скобках проставляются (как правило, только в первичных случаях «опознания» слов) согласные звонкие, подразумеваемые литературной нормой: «дуп<б>», «погрёп<б>», «рок<г>», «замок<г>», «млат<д>». Так же прояснены диалектно-просторечные звуковые вариации и в середине слов: «молот<д>цом», «сун<м>ки», «ч<ц>ениться» и т. д., что не отменяет способов фиксации фонетических явлений и процессов, принадлежащих собирателю. (В I томе этой цели служили квадратные скобки.)
Сняты вертикальные черты, применявшиеся А. Д. Григорьевым для обособления вставочных, как бы «в сторону», пояснений певцов к тексту (ныне они обозначены скобками круглыми), и непоследовательно применявшиеся в достаточно редких случаях те же знаки, вдруг фиксировавшие заминки в пении певцов, что скорее свидетельствовало об исполнении былин старыми, больными людьми.
Заметим, что в практике записи произведений фольклора «от руки» даже лингвист-диалектолог, в силу его привычки к нормативной орфографии, не мог вполне отрешиться от ее власти. Это дало немало случаев «сбоя» и воспроизведения не подлинности слышимого текста, но воссоздания текста, осложненного нормативностью. Об этом свидетельствуют соседствующие казусы озвончения и оглушения согласных в той же позиционности, немотивированное чересполосное использование разных графических редакций слова (к примеру: «погреб — погреп» (№ 275, стихи 62, 63 и 67—69) и т. п.). Аналогичные случаи явных описок-«ослышек» сохранены в неприкосновенности, несмотря на более широкую адресность данного издания, нежели издание 1904—1939 гг.
Перевод фольклорной поэзии как песенности в книгу превращает пропеваемые слова, фразы в читаемый текст, а значит предъявляет публикаторам-текстологам требования максимального выявления выразительности, заключенной в художественных произведениях, передачи эмоционального «энергетизма», управляющего повествовательной стихией, увлекающего действие далее и далее при всех вторящих друг другу ритмично-волнообразных напевных повторах. На этом основании — при опоре на фундаментальное «первотолкование» текстов А. Д. Григорьевым, слышавшим былины из уст их творцов-«старинщиков», в тексты вносилась правка с помощью общеупотребительных знаков препинания, нередко отсутствовавших в первом издании (иногда то была элементарная непропечатка знаков; иногда действовали случайные причины: при беглости полевых записей, как правило, терялись восклицательные и вопросительные знаки, многоточия, необходимые для передачи восклицаний, криков, выражений экспрессии, состояний раздумья, растерянности и т. д.). Переход от передачи непосредственных впечатлений собирателя, возникших при контакте с пропеваемым текстом, к более глубокой его содержательной характеристике потребовал и более интенсивного включения пунктуационных ресурсов современного правописания. Стали более частотно использоваться такие знаки, как тире (для передачи эффектов динамичного действия, для акцентирования отдельных выразительных подробностей портретных описаний, интонаций прямой речи), круглые скобки (в частности, для тех моментов, когда действие прерывается, внимание слушателей переключается на дополнительные характеристики предметов, обстоятельств, на пояснения, но далее продолжается), отточия (в связи с заостренностью высказываний; в связи с констатациями сбивчивости в стихах; в связи с передачей начинавшихся и измененных в процессе пения элементов текста), дефис (как средство передачи специфической фольклорной «вязи» слов, их спаянности между собой, выявления синонимического начала, для передачи певческих сращений полнозначных слов с внесмысловыми частицами и т. д.).
К ФОТОГРАФИИ А. Д. ГРИГОРЬЕВА
В настоящем издании II тома собрания «Архангельские былины и исторические песни», вышедшем в Праге в 1939 году, впервые публикуется неизвестная фотография Александра Дмитриевича Григорьева, выполненная также в 1939 году в Праге. Читатели наконец имеют возможность увидеть портрет знаменитого собирателя русского былинного эпоса, профессора русской и славянской филологии, лингвиста, литературоведа и историка — создателя этой книги.
Заслуга в отыскании уникального снимка целиком принадлежит молодым фольклористам института славянских и восточноевропейских исследований Философского факультета Карлова университета (Прага, Чехия) гг. И. Лемешкину и М. Соучковой, обнаружившим осенью 2002 года данную фотографию и открывшим ряд других ценнейших рукописных материалов из неопубликованного научного наследия А. Д. Григорьева.
Копия публикуемой фотографии и ее негатив были безвозмездно переданы Отделу народно-поэтического творчества Института русской литературы (Пушкинского Дома) Российской Академии наук.
Оригинал фото размером 6,5 × 9 см, несущий на лицевой стороне, кроме латинской подписи «Grigoriev Alexandr», оттиск названия фотоателье «Fot. Langhans», находится в составе документа, выданного А. Д. Григорьеву полицейским управлением города Праги уже в начале Второй мировой войны, во время оккупации чешской столицы нацистской Германией, — на листке удостоверения личности с датами от 29.IX.1939 г. по 7.XI.1940 г. Удостоверение личности эмигранта имеет также отпечаток пальца правой руки и примечательное «Описание внешности», заполненное самим ученым по требуемой полицейской форме: «Телосложение — среднее. Форма лица — продолговатое. Цвет глаз — серо-голубой. Цвет волос — седые. Рот — соразмерный. Нос — тупой. Особые приметы — носит очки». В ответах на вопросы анкетирующих рубрик удостоверения ученый указал, что он покинул родину в 1922 году, с 1925 по 1937 год жил в Прешове, с 1937 года проживает в Праге, обеспечен пенсией. Самый документ — источник фотографии хранится в государственном центральном Архиве в Праге (Фонд управления Полицией 1941/1950, G/902/1,2).
ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН и Издательство «Тропа Троянова» выражают глубокую благодарность магистру Илье Васильевичу Лемешкину и дипломантке Мише Соучковой за их инициативные архивные разыскания и обеспечение возможности первой публикации найденных ими материалов в России.
Особую признательность выражаем директору ГЦАрхива г. Праги, кандидату филологических наук г-же Эве Драшаровой, выдавшей разрешение на публикацию портрета в изданиях Института русской литературы, а также сотруднице Института славянских и восточноевропейских исследований коллеге Ленке Петровой, хлопотавшей об оперативном
