и указал на инспектора Жува, который все еще следовал за беременной покупательницей и ее спутницей. Зрелище было презабавнейшее – никто из зрительниц и вообразить не мог, сколько воровок ловят в отделе кружев. Графиня де Бов слушала рассеянно и воображала себя задержанной двумя жандармами. Ей сорок пять, она замужем за человеком знатным, занимающим высокое положение в обществе, но стыда нет и в помине, только жаль, что не спрятала в рукав кусок кружева.
Жув решил задержать злоумышленницу, как только понял, что за руку ее не поймает – уж слишком была ловка. Он отвел женщину в сторону, обыскал и ничего не нашел, ни галстука, ни даже пуговицы. Товарка беременной испарилась, и инспектор понял, что его переиграли: воровала именно она, а беременная лишь отвлекала внимание.
Кульминация позабавила дам, на что раздосадованный Муре ответил короткой репликой:
– Ничего, папаша Жув скоро возьмет реванш.
– Вряд ли ему это удастся, – рассмеялся Валаньоск. – Не понимаю, зачем искушать женщин таким… изобилием? Они просто не могут не красть!
Последняя фраза прозвучала как самая высокая нота дня покупательской горячки.
Дамы прощались и шли к выходу мимо прилавков с товарами. В четыре часа пополудни косые лучи закатного солнца проникали в здание через широкие фасадные окна и зажигали витражи. В этом багрянце золотой дымкой клубилась густая пыль, принесенная толпой на подошвах. Кисейная пелена окутала центральную галерею, обозначила огненными мазками контуры лестниц, висячих мостов и затейливое кружево расцветающих в пространстве железных конструкций. Фаянс, мозаика фризов и живопись на стенах блестели, переливались и вспыхивали всеми оттенками зеленого и красного в пышном обрамлении позолоты. За́мки из перчаток, галстуков, выставка сувениров, ленточные и кружевные жирандоли, высокие пестрые клумбы из легких шелков и фуляров – все слилось в дивный живой костер. Зеркала являли миру свое высокомерное великолепие, зонты, превращенные в щиты по прихоти хозяина этих мест, отбрасывали металлические тени. Вдалеке, вырвавшись из сумрака, вспыхивали яркие прилавки, облепленные покупательницами, пожелавшими остаться во власти солнца.
В жарком воздухе последнего перед закрытием часа «Дамским Счастьем» владели женщины. Они взяли приступом отделы и расположились среди товаров, как орда завоевателей в покоренной стране. Оглохшие, смертельно уставшие продавцы стали рабами женщин, и те распоряжались ими, как верховные жрицы. Толстухи расталкивали окружающих, худышки не желали уступать и становились демонстративно дерзкими. Высоко поднятые головы, резкие движения, ни капли учтивости, желание взять от магазина все, что получится, и даже прихватить домой пыль со стен. Госпожа Бурделе, ошеломленная своим мотовством, снова повела детей в буфет, где оказалось слишком много народу – у всех разыгрался аппетит, и даже матери семейств утоляли жажду малагой. С момента открытия было выпито восемьдесят литров сиропа и семьдесят бутылок вина. Оплатив на кассе дорожное манто и получив в качестве подарка картинки, госпожа Дефорж теперь ломала голову, как ей заманить Денизу к себе домой, чтобы унизить при Муре и по выражению лиц понять, верна ли ее догадка. Господин де Бов все-таки сумел затеряться в толпе и исчезнуть вместе с госпожой Гибаль. Госпожа де Бов, которую сопровождали Бланш и Валаньоск, почему-то решила потребовать красный шар, хотя ничего не купила и он ей не полагался. «Ничего не желаю слышать, с пустыми руками я не уйду! Шар поможет мне подружиться с внучкой консьержки…» – думала она. Продавцы установили рекорд продаж: они надули сорок тысяч шаров и отправили их путешествовать с одного конца столицы на другой. Шары рвались в небеса. Им хотелось взлететь и унести с собой гордое имя – «Дамское Счастье»!
В пять часов вечера только госпожа Марти и ее дочь все еще предавались покупательскому безумию. Женщина смертельно устала, но ее держали такие крепкие путы, что она без всякой нужды снова и снова возвращалась к прилавкам, чтобы удовлетворить свое любопытство. Наступил момент, когда начал ослабевать ажиотаж, подстегнутый рекламой. Шестьдесят тысяч франков газетам за объявления, десять тысяч за расклеенные афиши и двести тысяч красочных каталогов помогли опустошить женские кошельки и до невозможности возбудив их хозяек. Скидки, право на возврат и другие придумки Муре произвели на покупательниц неизгладимое впечатление. Госпожа Марти задерживалась у каждого демонстрационного столика, вокруг звучали охрипшие голоса зазывал, в кассах звенело золото, шуршали падающие в подвалы покупки, упакованные для отдела доставки. Она снова пробежалась по первому этажу мимо белья, шелков, перчаток и шерстяных тканей, потом поднялась выше, упиваясь вибрацией металла воздушных трапов и мостов, вернулась к готовому платью и кружевам, оказалась на третьем этаже и побывала даже в мебельном отделе. Повсюду приказчики и продавщицы – Ютен и Фавье, Миньо и Льенар, Делош, Полина и Дениза – одерживали последние победы над покупательницами, охваченными финальными всплесками торговой лихорадки. Этот пароксизм желаний час за часом делался все яростнее, подстегиваемый пьянящими запахами товаров, которые разворачивали, мяли, щупали, мерили. Жидкое красное золото вечернего солнца изливалось на толпу. Госпожа Марти лицом напоминала ребенка, глотнувшего неразбавленного вина. Утром у нее были ясные глаза и свежая от уличного холода кожа, но роскошь и слишком яркие краски утомили зрение и без меры распалили страсть к приобретательству. Госпожа Марти сообщила, что заплатит дома – ее ужаснула итоговая сумма, – и наконец-то ушла, чувствуя себя совершенно больной. Бедняжка с трудом вырвалась из магазина, едва не застряв в толпе, бесновавшейся у лотков с уцененными товарами. На тротуаре ее ждала дочь, с которой они разминулись во время последнего рейда по этажам. Госпожа Марти не сразу опомнилась, но в конце концов свежий воздух и ветер привели ее в чувство.
Вечером, когда Дениза после окончания праздничного обеда уже направлялась к выходу, к ней обратился посыльный:
– Вас ждут в дирекции, мадемуазель…
Она совсем забыла, что утром Муре велел ей явиться к нему в кабинет, после того как закончатся продажи. Он ждал девушку, стоя у стола. Дениза вошла – и оставила дверь открытой.
– Нам очень нравится ваша работа, мадемуазель, – сказал он, – вы заслуживаете награды. Вам известно, что госпожа Фредерик покинула нас, поведя себя при этом недостойно. С завтрашнего дня вы получаете ее должность.
Дениза слушала Муре молча, потрясенная новостью, потом возразила дрожащим голосом:
– Как это возможно? Многие продавщицы работают в отделе намного дольше меня!
– Забудьте! – отрезал Муре. – Вы самая способная и серьезная из всех и потому станете заместительницей заведующей отделом… Вас что-то не устраивает?
Она покраснела, чувствуя одновременно счастье и сладостное смущение. Страх исчез, но почему первой стала мысль о пересудах, которые наверняка спровоцирует неожиданная барская милость? Дениза переживала, хотя была благодарна Муре, а он улыбался, глядя на эту девушку в простом шелковом платье, которую украшали только белокурые волосы. Дениза изменилась: незаметность и хрупкость превратились в изящество и утонченность, казалось, что ее белая кожа светится.
– Вовсе нет, господин Муре! Я благодарна вам за доброту, просто не умею выразить это словами…
Девушка замолчала, не договорив, – на пороге стоял Ломм с большим кожаным саквояжем в здоровой руке. Покалеченной он прижимал к груди огромный портфель, Альбер, маячивший у отца за спиной, сгибался под тяжестью нескольких мешков.
– Пятьсот восемьдесят семь тысяч двести десять франков и тридцать сантимов! – ликующим тоном объявил кассир, и его немолодое дряблое лицо просияло, оживленное блеском золота.
За все время существования «Счастья» магазин ни разу не получал большей дневной выручки. В отделах, мимо которых прошествовал Ломм – медленно, как тяжело нагруженный вол, – раздавались радостно-изумленные возгласы.
– Замечательное известие! – воскликнул Муре. – Кладите все сюда, любезный друг, и отправляйтесь отдыхать. Я прикажу, чтобы деньги отправили в банк… Да, вот сюда, хочу полюбоваться грудой золота.
Радость Муре была по-детски искренней. Ломмы «разгрузились». Раздался звон золота, серебра и меди. Из портфеля торчали уголки банковских билетов. Целое состояние, собранное за десять часов, заняло никак не меньше половины письменного стола Муре.
Кассир с сыном вытерли потные лица и удалились. Несколько мгновений хозяин кабинета смотрел на свое богатство, а когда поднял глаза на замершую Денизу,
