Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 184
сигарет на десять штук. Обычно трофейное эрзац-курево сгорало за три затяжки и отдавало дымом пересохшей соломы, а эти сигареты курились с замедленной постепенностью и пахли настоящим табаком. Он помнил и то, как решил не возвращать в «сейф» перочинный ножик с перламутровым черенком о четырех лезвиях — «возьму себе», решил, как о нечаянно обретенной потере, и взял, не постыдился… В груде трофейного дрязга лежали и другие заманчивые сокровища — например, те же губные гармошки, и осталось неизвестным, какую из них, металлическую или деревянную, он выбрал бы себе, если б ему не помешали. Тогда за шалашом возникли шаги, и он услышал, как кто-то из братвы сказал вперемежку с матом, что это, мол, называется скинуть сапоги, а самому обуться в лапти.
— Жди, падла, проческу. Конец нам тут будет разом с доходягами!
Ему с угрюмой обреченностью заметили, что это не сто телячья забота.
— А мне лично все одно, что мед, что патока, — сразу сдался ожидавший проческу.
— Ну вот и сопи в тряпочку, — вразумили его. — Сухомятому видней, что к чему, понял?!.
Кличку в группе носил каждый, чаще всего озорную или малопристойную. «Сухомятым» братва заглазно звала Сыромукова. И что ему, оказывается, было видней всех, что к чему. Ему одному!.. Даже теперь, тридцать лет спустя, он не мог с уверенностью сказать себе, что тогда потрясло его до восторженно-сладких слез — немая благодарность братве за ее преданную верность или же ликующая радость прозрению, озарившему его мозг и грозным гулом отозвавшемуся в сердце, — он нашел выход и знал, как ему следовало поступить!..
Лара подошла неслышно сзади и по-детски капризно пожаловалась, что ее задержал в палате врачебный обход. Она несла в руках небесную мохеровую кофту и черную круглую сумку в медных нашлепках, а на самой был серебряный шлемик, белые туфли на платформе и темное вязаное платье, сквозящее в ячейки чем-то тревожно малиновым, напоминавшим плоть младенца, которого искупали в непомерно горячей воде. В ее доверительной жалобе на задержку врачами Сыромукову почудилась притягательная претензия на его суверенитет, и он возмутился отвращающей модностью ее платья, толщиной подошв у туфель и сумкой, похожей на щит. Мальбрук в поход собрался!.. Ему по-прежнему не было ясно, за каким чертом он пригласил ее в город, и было стыдно за свое вранье об уходе Елены к другому. С какой стати сбрехал? Зачем? Какая-то подлая старческая суета и безудержь…
— Почему мы стоим? — подозрительно спросила Лара. Она, наверно, что-то уловила в его настроении.
— Но тут ведь негде сесть, — перекорно сказал Сыромуков. Лара сосредоточенно посмотрела на него снизу, и он заметил, как некрасиво и жалко задрожал у нее подбородок, а руки с ношей приподнялись и вынеслись вперед.
— Вы же хотели показать город… Не будете уже?
— А что там…
У него на этом слове споткнулось сердце, но не обрывно и не глубоко, так что он не успел испугаться. Он захватил ртом большую дозу воздуха и задержал его, а Ларе погрозил пальцем.
— Что такое? — смятенно спросила она.
— Тихо, — на выдохе сказал Сыромуков таинственно, — мы сейчас пойдем в город. Дайте, я понесу вашу кофту.
Он взял у нее кофту и уложил на свое плечо. От нее пахнуло загадочно, свежо и нежно, как пахло, бывало, от повилики после грозы, и Сыромуков вдруг растроганно ощутил тихое чувство прикосновенности к чему-то сокровенному и забытому. Он спросил, какие на кофте духи, и Лара с безразличным видом ответила, что это «Шанель».
— Никак не воскрешу, что связано в моей жизни с этим запахом, — сказал Сыромуков.
— Неприятное?
— Нет, светлое.
— Когда долго помнится запах, возрождающий картину прошлого, это называется эманацией памяти, — объяснила Лара. Сыромуков изобразил на лице почтительность, а сам подумал, что ей больше подходит имя Эманация, чем Лара. Ему опять пришла шальная мысль щелкнуть ее мизинцем, и, чтобы скрыть глаза, он с учтивой изысканностью склонил голову, пристукнув каблуками и старомодно согнув калачом правую руку. Лара важно приняла ее и оглянулась по сторонам, но поблизости никого не было. Сыромуков коротким поощрительным движением пожал ее локоть, и она ответила ему благодарным взглядом. Они установили размер шага, удобный для обоих, и пошли под уклон терренкура, еще пустынного и влажного от ночной росы. Кофта держалась на плече Сыромукова грациозно и цепко, как ручная белка, и запах духов от нее исходил не постоянным током, а промежуточными волнами, как и следовало, чтобы не привыкнуть к нему. Лара шла увлеченно, будто ее манила вперед серьезная цель, и шлемик ее плыл у плеча Сыромукова без кренов и покачен. В притропных кустах боярышника сыто и музыкально верещали птицы, в горах и в небе было покойно и вольно, и Сыромуков подумал, что Денису придется все-таки написать правду, как хорошо тут жить. Он спросил у Лары, довольна ли она своим курортным уделом. Она, оказывается, не решила еще, довольна ли, потому что все, от чего человеку бывает хорошо, дается ему, к сожалению, трудно, и что надо всегда начинать с себя, тогда возможен успех.
— Успех в чем? — не понял Сыромуков.
— Во всем. Вот мне, например, уже легче идти с вами, как только я предупредила, что не ошибаюсь насчет своего роста. И вам, как мне кажется, тоже не стыдно теперь со мной. Я права?
— Это вздор. Ваш рост…
— Идеален, — в нос сказала Лара.
— Не в этом дело, — запутался Сыромуков. — Хотя мне лично стало значительно свободней после того, как отпала необходимость скрывать перед вами свою лысину. Это точно!
— Но то же самое произошло и со мной. Против чего вы протестуете?
— Да я не протестую, а только хочу сказать…
— Что вы проникаетесь гордым достоинством перед встречными, идя со мной рядом, да?
— Вы язва, — восхищенно сказал Сыромуков. — Кстати, а вам не холодно в таком кисейном платье?
— В кисейном? Но оно же на чехле. А вы что подумали?
— Почти непристойное.
— Очень мило! С каких же это пор человеческое тело непристойное зрелище?
— Наверно, с тех самых, как с него исчез след рая, — ответил Сыромуков. Лара заметила, что всякие разумные примеры или доводы способны наносить обиду собеседнику, поэтому лучше их не приводить.
— Кстати, я хотела попросить у вас прощения за… ну, вы знаете, вам нравится руководить другими.
Сыромуков принял покаяние, а от приглашения руководить другими отказался, так как с детства якобы боялся и ненавидел тех, кто распоряжается чужими делами.
— Вы слишком непостоянны, — упрекнула Лара.
Сыромуков сказал, что он любит движение.
— Это исключает последовательность?
— Конечно. Разнообразие всегда было врагом его.
— Вы хотите
Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 184