@
После месяца знакомства я могу сказать, что она потеплела. Но она ни разу не назвала меня бабушкой. Для нее я «миссис Даннер». Не принимай близко к сердцу, Вайолет, если ты обнаружишь, что она не та милая девочка, которая все эти годы жила в твоей памяти. Помни, как странно мы себя чувствовали во время нашей первой встречи после долгой разлуки.
@
Я уже собиралась спросить у Флоры, хочет ли она посмотреть местные достопримечательности, когда увидела у нее на шее золотой медальон в форме сердца. Она его сохранила. Минерва не отняла его. Открывала ли она медальон? Видела ли, что внутри?
— Ты носишь медальон, который я тебе дала, — сказала я. — Ты помнишь, что он был у тебя с детства?
Она провела по нему пальцами.
— Я помню, что играла с ним в комнате с желтыми стенами. А еще я помню, как женщина пыталась забрать его у меня. Думаю, это была моя мать. То есть Минерва. Я даже не могу больше называть эту женщину своей матерью. В любом случае Минерва пыталась отобрать его у меня, а я ее укусила. Она закричала, и от этого мне еще больше захотелось ее укусить. Я ношу его, не снимая. Но я не знала, что это ты дала мне его. Минерва заявляла, что это подарок от ее родственников. Все, что было с ней связано, — одна большая ложь.
— Ты его открывала? — спросила я.
— Я даже не пыталась, пока не прочитала отцовские письма. А потом у меня возникло подозрение, что внутри медальона может быть что-то спрятано. Мне пришлось потрудиться, чтобы его открыть, но в итоге у меня получилось. Я увидела фотографии — твою и отца, совместное фото. Если бы ты не запечатала чертов медальон, я бы узнала правду гораздо раньше.
— Мне не хотелось, чтобы фотографии случайно выпали. Маленькой ты постоянно его кусала. Видишь тут следы от зубов?
— Так вот откуда эти вмятины! — она положила ладонь на медальон. — Он всегда был для меня особенным, даже когда я не знала, откуда он у меня. Словно маленькое волшебное сердце, которое я могла потрогать — и оно делало меня сильной, или невидимой, или способной читать чужие мысли. Когда я была ребенком, я даже в это верила. Но я не была сумасшедшей — просто мне нужно было во что-то верить.
Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Чтобы это скрыть, я отвернулась от Флоры.
— Ты потеряла платок, который я тебе дала? — сказала она.
Я кивнула. Флора положила ладонь мне на руку:
— Все в порядке. Можешь плакать, если хочешь.
И я всю дорогу всхлипывала, сидя между матерью и дочерью.
По дороге к дому Верный обратил ее внимание на несколько достопримечательностей. Когда он говорил, чтобы мы посмотрели направо, я пользовалась возможностью изучить лицо Флоры. Она то и дело поглядывала на меня и чуть улыбалась.
— Не могу привыкнуть к тому, что ты говоришь по-китайски, — сказала она. — И что я так на тебя похожа.
— Вообще-то, ты больше похожа на отца, — заметила я. Она удивленно уставилась на меня. — Форма глаз, цвет радужек, твои брови, нос, уши…
Флора выглянула из-за меня и посмотрела на мать:
— Она что, плохо видит?
Мать ответила:
— Я же тебе говорила, Флора: ты очень похожа на мать.
@
В первые два дня я не упоминала о прошлом. Мы вчетвером устроили Флоре экскурсию по Шанхаю — по всем местам, которые могли посмотреть внутри Международного сеттльмента. Ей понравилась архитектура, особенно изогнутые края крыш.
— Что-то в них напоминает голову и лицо, устремленные в небо.
Вместе с Волшебной Горлянкой она учила простые китайские слова: «дерево», «цветок», «дом», «мужчина», «женщина». Через час после урока она смогла их вспомнить.
На третий день за завтраком она сказала:
— Я готова услышать о том, что было у вас с моим отцом. Просто расскажи мне, не пытайся приукрасить и все в таком духе. Не выкидывай из истории хорошие воспоминания.
— Я познакомилась с твоим отцом, — начала я, — потому что дядя Верный представил меня ему как человека, с которым твой отец мог бы разговаривать по-английски. А еще он решил, что я обычная проститутка из дешевого борделя. Мы не сразу с ним поладили.
Ей очень понравилась история о недопонимании и о роли во всем этом дяди Верного. Когда я описывала Эдварда, она жадно слушала, застыв на месте. Я поняла, что мне трудно выразить словами, что значил для меня Эдвард и кем он был для нее. Я сказала, какой у него был прекрасный голос, и спела ей утреннюю песню, которую он сочинил. Я рассказала, что он был серьезным, иногда грустным, нежным и забавным. Потом поведала о его горе, когда из-за его неудачной шутки погиб мальчик по имени Том, который упал с обрыва. Ей было интересно узнать, что об этом подумали ее бабушка и дедушка. Когда я ответила, что они сказали ему: «Ты ни в чем не виноват», она фыркнула и заметила: «Я так и знала». Чем больше подробностей я вспоминала, тем все отчетливее вставал перед моим мысленным взором образ Эдварда, он уже не казался неподвижным, как на фотографии, а был полон жизни.
Я подошла к столу, где лежал дневник Эдварда, и вложила его в руки Флоре. Она пробежала пальцами по мягкой коричневой обложке и открыла его и громко прочитала название, которое сам Эдвард считал грандиозным.
@
К самым дальним рубежам Дальнего Востока
Б. Эдвард Айвори Третий — счастливый путешественник в Китае
@
Я нашла отрывок, где Эдвард описывал тот день, когда мы поехали за город и он учил меня водить машину. И пока она читала его про себя, я будто снова оказалась с ним рядом. Он просил меня ехать быстрее, чтобы почувствовать скорость жизни, и мы мчались, убегая от смерти, расползавшейся по стране. Тогда он был полон радости от того, что был с женщиной, которую любил. Я повернулась к нему, и он понял, что я тоже его любила.
— Эту любовь мы делили с ним и передали тебе. Он возродил меня, снова сделал чистой и невинной. Я больше не была куртизанкой, которой меня заставили стать. Меня любили, и я всегда буду об этом помнить. Когда миссис Лэмп обозвала меня проституткой, она не смогла отнять у меня его любовь. Вместо этого они отняли у меня ребенка. Они отняли тебя и заставили тебя забыть, кто я такая.
Флора погрустнела:
— В какой-то степени я не забывала. Вот почему я никому не позволяла дотронуться до медальона. И пока он был у меня, я знала, что должен вернуться кто-то вроде тебя. Я ждала этого. Но каждый день эти ужасные люди убеждали меня, что тебя не существует, что это был кошмарный сон. Они повторяли это каждый день, пока ты и вправду не стала сном.
Она с отчаянием посмотрела на меня. У нее был такой же взгляд, как у Эдварда перед тем, как он рассказал мне о ребенке, упавшем с обрыва.
— Они забрали меня и пытались сделать из меня кого-то другого. Но я — не они. Я их ненавижу. Но я и не ты. Я больше тебя не знаю. И я не знаю, кто я. Люди видят меня и думают, что я уверенный в себе человек. «Хэй, девочка, тебе так повезло: ты богатая и у тебя нет забот!» Но я не та, кем они меня представляют. Я ношу дорогие платья. Я уверенно шагаю с прямой спиной, будто девушка, которая знает, куда идет. Но на самом деле я не знаю, чем хочу заниматься в жизни. И я говорю не о будущем, которое ждет меня после колледжа, — если я его закончу, конечно. Я не знаю, что мне делать завтра, послезавтра, в последующие дни. У меня нет ничего, что бы их связывало. Каждый день — сам по себе, отдельно от других, и каждый день мне приходится решать, что я хочу делать и кем хочу быть.
