Растущее напряжение разразилось ещё более сильным всплеском. Последовавший взрыв мигнул яркой вспышкой посреди безмолвия. Гиб Аянфаль, теряя сознание, стремительно вылетел из роя обломков капсулы, беззвучно разлетающихся в стороны. Его тело неслось всё дальше и дальше, не подвластное сейчас даже ему самому, пока не растворилось в глубине всемогущей темноты.
* * *
Тяжёлые волны, окружавшие со всех сторон, замедлили пробуждение, но Гиб Аянфаль, пересилив их, обрёл власть над своим телом и открыл глаза. Всюду звёзды, их мягкое сияние и темнота. Гул волн, ничем не отгороженный как прежде, и ужасный холод. На твердынях Онсарры строитель никогда не сталкивался с таким. Только бег пыли в сосудах подогревает пурное тело, не давая абсолютному холоду сковать его, лишив возможности двигаться.
Гиб Аянфаль отныне был один посреди неизвестности. Впрочем, вначале он не смог поверить своим глазам и смотрел на то, что его окружало, забыв об опоясывающей голову боли. Как это могло произойти? Очевидно, прыжок Ае оказался настолько мощным, что взрывом разнёс капсулу, вышвырнув Гиб Аянфаля наружу ударной волной. Теперь он мчится в неизвестность, даже не замечая своей скорости, окончательно оторванный от родича.
Стараясь справиться с осознанием случившегося, Гиб Аянфаль ощутил, что грудь и живот распирает изнутри некогда вдохнутый им воздух. Последнее, что связывает его с Пятой твердыней… Он зажмурился и с силой выдохнул. Нутро асайя всегда заполняет то, что вокруг, и коль ему приходится лететь в пустоте, то и внутри у него должна воцариться такая же пустота.
Вторым его действием было то, что он скрутил алые волосы в жгут и обмотал ими голову, прикрывая лоб. От диких волн можно было теперь защититься только при помощи собственного внутреннего поля, а асайские волосы, пропитанные пылью, хорошо сгущают его.
Почувствовав себя более комфортно, Гиб Аянфаль принялся обдумывать своё положение. Оно было более чем ужасно потому, что совсем недавно ему представлялась такая уверенная и уже почти осуществлённая надежда ступить на твердыню. Только прыжок перекрывал прямой путь к её свершению, а теперь всё в разы хуже. Гиб Аянфаль больше не слышал голоса зовущей его звезды. Зов затерялся среди ревущего вселенского хора, зажимавшего юного асайя со всех сторон. Утешало лишь то, что Ае прыгнул. Ему наверняка удалось – иного Гиб Аянфаль не мог, да и не хотел и представить.
Теперь Ае далеко отсюда. Может быть, уже вступил на поверхность далёкой твердыни, коль перелетел в прыжке сквозь пространство и время. Если он встретит там других асайев и попросит их помощи, то смогут ли они отыскать Гиб Аянфаля среди бесчисленных звёзд, вовлечённых в вихрь? Даже если Ае при помощи точного видения в волнах найдет в переменчивом пространстве ту точку, из которой некогда прыгнул, то Гиб Аянфаля там уже не будет. Он провёл вне активного сознания около шести дней, и за это время сила взрыва успела унести его далеко прочь. Тоненькое внутреннее поле теряется в могущественном вое волн и, наверное, далеко не каждый техник сможет его различить. Надежда призрачна, но всё же она есть. Это несколько утешило его, хотя горечь от потери пути никуда не пропала.
Не зная, что ещё можно предпринять, Гиб Аянфаль решил прислушаться к диким волнам. Здесь для этого даже не приходилось пробиваться сквозь защиту капсулы. Он закрыл погашенные глаза и погрузился во внутренние слух и зрение. Пространство теперь звучало чётче и яснее. Пропуская через себя голоса тысяч звёзд, Гиб Аянфаль пытался отыскать нужный, ориентируясь на частоту звучания. Он упорно слушал и слушал, забывая о боли и чувствуя, как разгоняющаяся под действием волн пыль всё больше согревает его. Погружение продлилось несколько дней, прежде чем он вынырнул, будучи не в состоянии более пребывать в активных волнах. Он открыл глаза и первым делом пошевелил руками и ногами, с облегчением обнаружив, что они движутся довольно легко, несмотря на холод. Во время полёта в капсуле он обсудил бы с Ае услышанное или зачерпнул из чаши немного пасоки. Здесь же ничего этого не сделать. Все возможности и занятия переместились внутрь и отныне лишь мысли его удел. Или до тех пор, пока его не найдут, или пока не закончится асайская жизнь. Движения тела теряют всяческий смысл, коль под ногами нет ни малейшей опоры. Даже само положение его в пространстве не имело больше значения – он не знал теперь, где низ, а где верх, что впереди него, а что сзади: всё слилось в единое ничто.
Как бы ни горестно было это осознать, но Гиб Аянфаль подумал, что тот период жизни, который он провёл в капсуле, отрешённый от обычной деятельности, как будто подготовил его к этому ещё более суровому испытанию. Он привык к внутреннему бытию, заточённый во внешней изоляции и бездействии. А теперь эти условия лишь усугубились до самого своего предела.
В отсутствие волновых мыслетоков его собственные мысли уже в который раз обращались к потоку воспоминаний. Но теперь они, став единственным утешением, обрели невиданную прежде яркость. Он думал о Гиеджи. Сестра сейчас наверняка тоже вспоминает его и быть может приносит белые цветы из маленького сада к подножию башни, совершая тот же ритуал памяти что и для абы Альтаса. Если другие асайи увидят это, то сочтут за причуду. Но Зоэ и Эньши поймут. Гиб Аянфаль знал, что Зоэ относится к его сестре очень внимательно и трепетно и разделит её печаль. У него наверняка развернулось большое строительство на Новых Полях, к которому Гиб Аянфаль непременно присоединился бы, если б остался на Пятой твердыне. А Гиеджи всё-так же продолжает трудиться сеятельницей, по ночам совершая длительные странствия в загадочных волнах Поля Мечтаний. Вероятно, теперь они не так пугают её, если мать Шамсэ взяла её под свою опеку. Гиб Аянфаль сомневался в том, что нэна будет часто подниматься на поверхность, но в волнах она наверняка присматривает за Гиеджи не хуже Ае, оберегая от влияния старшей сестры Джануби.
Увидит ли он своих родичей, если действительно вернётся? Вдруг Гиеджи к тому времени примет волю Гаэ, о которой говорил Ае, и обратится в Девятую Гейст, заняв место Сагиты? Гиб Аянфаль постарался представить, какой консул из неё выйдет. Наверняка, она будет такой же высокой и статной как мать. Но у неё останутся золотистые волосы и ясные глаза, не скрытые под чёрной кибахой. Может быть, она будет более милостивой к простым асайям и не заставит их идти по своим следам, если они обратятся к ней. А для Гиб Аянфаля она, как и прежде, будет сестрой. Воспреемники Сэле теряют родственные связи при обращении, но про дочерей Гейст никто такого не говорил.
Думал он и об Эньши, надеясь, что после случившегося они с Гиеджи наконец-то примирятся с ним. Тем более, что Эньши – хранитель памяти, часть его, оставшаяся на Анисане. Гиб Аянфаль впервые осознал, насколько глубоко доверился в тот вечер, и насколько близок ему этот асай, раз тонкие волны сами связали их в тот же миг. Что же будет с Эньши, когда он вырастет и осознает тот груз, который некогда согласился нести? Гиб Аянфаль более не мог думать о нём, как о ребёнке, видя его уже юным асайем, жнецом с огненно-рыжими волосами и довольно-таки хитрой улыбкой. Наверное, на Пятой твердыне времени прошло уже в несколько раз больше, и потому он не может думать иначе, всё ещё чувствуя с Онсаррой некую связь.
