хватит для твоего погребения».
2
И здесь Александр одобрил и эти слова, и тех, кто их сказал; действовал же он всё равно по-другому, как раз наоборот. Рассказывают, что он восхищался Диогеном из Синопа, с которым он встретился на Истме. Диоген лежал на солнце; Александр остановился перед ним с «пешими друзьями» и щитоносцами и спросил, не нужно ли ему чего. Диоген ответил, что ему нужно одно: пусть Александр и его спутники отойдут в сторону и не застят солнца. (2) Александр, видимо, не вовсе был лишён понимания того, что хорошо, но жажда славы была сильнее его. Когда он прибыл в Таксилы и увидел голых индийских мудрецов, он очень захотел иметь кого-либо из этих людей в своей свите: так восхитила его их выдержка. Старейший из софистов (остальные были его учениками), именем Дандамий, сказал, что и сам он не придёт к Александру и никого другого к нему не отпустит. (3) Раз Александр сын Зевса, то и он сын Зевса; из того, что есть у Александра, ему ничего не нужно, ибо он доволен своим, и он видит, что он и его спутники столько скитаются по суше и по морю без всякой доброй цели и конца этим великим скитаниям у них не будет. Он не желает ничего, что властен дать ему Александр, и не боится, что он может что-нибудь у него отнять. (4) При жизни ему достаточно индийской земли, которая вовремя приносит плоды, по смерти он избавится от тягостного сожителя — от своего тела. Александр велел не трогать его, понимая, что перед ним человек свободного духа. Он убедил присоединиться к своей свите Калана, одного из местных мудрецов, которого, как пишет Мегасфен, сами софисты называли человеком без всякого самообладания. Мудрецы, по его словам, бранили Калана за то, что он оставил счастливую жизнь с ними и стал служить другому владыке, кроме бога.
3
Я пишу об этом потому, что в сочинении об Александре следует сказать и о Калане. В Персии он, никогда раньше не болевший, ослаб телом, но не пожелал вести образ жизни, подобающий больному. Он сказал Александру, что хорошо было бы ему вернуться домой, пока он не испытывает такой болезни, которая заставит его изменить прежний образ жизни. (2) Александр долго возражал ему, но увидел, что его не переубедить и что если ему не уступить, то он иным способом, но всё равно уйдёт из жизни. Он велел, следуя собственным указаниям Калана, сложить огромный костёр; распорядиться этим он велел Птолемею, сыну Лага, телохранителю. Рассказывают, что Калана провожала торжественная процессия: шли люди и лошади; одни в полном вооружении, другие со всяческими курениями для костра. Некоторые добавляют, что несли ещё золотые и серебряные кубки и царское одеяние. (3) Ему приготовили лошадь (он уже не мог идти пешком по болезни), но у него не хватило сил сесть на неё, и его понесли на носилках. На нём был, по индийскому обычаю, венок, и он пел по-индийски. Инды говорят, что ото были гимн и славословия богам. (4) Коня, на котором он собирался ехать (это был царский конь, нисейской породы), он, прежде чем взойти на костёр, подарил Лисимаху, одному из почитателей его мудрости. Кубки и ковры, которыми Александр велел украсить костёр, он роздал сопровождавшим его. (5) Взойдя на костёр, он возлёг торжественным образом. Всё войско глядело на него, но Александру это зрелище, где центральным лицом был его друг, показалось невыносимым. Другим же казалось чудом, что тело в огне остаётся совершенно неподвижным. (6) Когда, рассказывает Неарх, те, кому было приказано, подожгли костёр, грянули трубы (так велел Александр), всё войско подняло тот крик, с которым оно ходило в сражения, слоны закричали пронзительно и воинственно все воздали честь Калану. Вот что записали об инде Калане писатели, заслуживающие доверия, и людям стоит узнать об этом: стоит понять, до какой степени сильна и непобедима человеческая воля, стремящаяся выполнить желаемое.
4
Александр, придя в Сузы, отослал Атропата в его сатрапию; Абулита же и его сына, Оксафра, за худое управление Сузами велел казнить. (2) Много преступлений совершено было правителями в землях, завоёванных Александром, по отношению к храмам, гробницам и самим подданным: поход царя в землю индов слишком затянулся, и казалось невероятным, что он вернётся, пройдя через земли стольких народов, сражаясь столько раз со слонами; считал и, что он погибнет где-нибудь за Индом или Гидаспом, за Акесином или Гифасом. (3) Бедствия, перенесённые им в земле гадросов, ещё больше утвердили азийских сатрапов в мысли, что беспокоиться им относительно возвращения Александра нечего. Говорят, что Александр в это время стал более склоняться к тому, чтобы доверять жалобам и ничуть в них не сомневаться. Он готов был страшно наказывать даже за мелкие проступки, считая, что люди, способные на них, могут совершить и великие преступления.
(4) В Сузах отпраздновали свадьбы и он сам, и его «друзья». Он, по словам Аристобула, взял в жёны старшую дочь Дария, Барсину, и ещё младшую из дочерей Оха, Парисатиду. Была уже его женой и Роксана, дочь бактрийца Оксиарта. (5) Гефестиона он женил на Дрипетиде, дочери Дария, сестре своей жены: он хотел, чтобы дети Гефестиона и его были двоюродными. Кратеру он дал в жёны Амастрину, дочь Оксиатра, Дариева брата; Пердикке — дочь Атропата, сатрапа Мидии; (6) Птолемея, телохранителя, и Эвмена, царского секретаря, женил на дочерях Артабаза, одного на Артакаме, другого на Артониде; Неарха на дочери Барсины и Ментора; Селевка на дочери Спитамена, бактрийца. Таким образом переженил он человек 80 «друзей» на дочерях знатнейших персов и мидян. Браки совершены были по персидскому обычаю. (7) Для женихов поставлены были в один ряд кресла; вкусив от напитка, невесты подошли и если, каждая
