Самому ему удар меча вскрыл тело под грудной клеткой. Он лежал на спине, поверх тел, своих и чужих, а вывалившиеся кишки опутали ему ноги.
Воздух словно пульсировал – только он не мог понять, происходит это снаружи или глубоко внутри. Нет. Снаружи. Голоса что-то ритмично выкрикивали, но он не мог разобрать, что это за слово. Раз за разом звук делался громче и вновь затихал – где-то справа от него.
Он обнаружил, что его сердце бьется в унисон с этой пульсацией, по телу пробежала теплая волна, хотя он и не понял ее причины.
Мрак сгущался.
Этот звук. Это звук… голосов. Это голоса. Со стороны малазанцев. Только что они говорят? Что они такое выкрикивают не переставая?
Кровавый сгусток в одном ухе вдруг лопнул, открывая проход, и он наконец смог разобрать звуки бесконечно повторяющегося крика.
– Хундрилы! Хундрилы! Хундрилы!
Слово для угасающего сердца, песнь для заканчивающейся жизни. Колтейн, я встану перед тобой. Мы поскачем рядом с твоими виканцами. Я увижу ворон над Холмами Предков…
Огромный имасс рухнул, и сестра Воля шагнула вперед. Пинком перевернула его на спину, резко выбросила вниз израненные руки, прошила пальцами драную ломкую кожу, изорванные сухожилия и ухватилась за позвоночник. Ненадолго задержалась, смерив взглядом ту, с утыканным кремневыми шипами гарпуном, что поднималась сейчас на ноги в нескольких шагах от нее.
Форкрул ассейл почти целиком состояла сейчас из ран и переломанных костей, но, чтобы ее убить, этого было совершенно недостаточно. Она с ревом подняла т’лан имасса над землей и переломила ему хребет, словно сухую ветку, выкручивая его с хрустом и треском. Отшвырнув труп в сторону, она шагнула к последней из неупокоенных.
– Пора заканчивать!
Женщина-воин отступила на несколько шагов.
Они успели спуститься с вершины холма и стояли сейчас среди груды тел – под ногами холодная плоть, загустевшая кровь и конечности, которые приходилось отшвыривать при каждом шаге.
Волю переполнял гнев. Она злилась на убийство брата Небесного. На убогое и наглое упорство т’лан имассов. На армию чужестранцев, которая отказывалась обращаться в бегство, которая попросту умирала здесь на месте, убивая и ее солдат, одного за другим.
Она их всех уничтожит – как только расправится с последней из т’лан имассов и разорвет ее в клочья.
Она переступила через мертвого всадника, задев сапогом его голову.
Удар отдался в черепе громким звоном, и Голл открыл глаза. Заморгал на небо. Я должен быть мертв. Почему я не мертв?
Рядом с ним кто-то заговорил.
– Сдавайся, т’лан имасска. Твоих сородичей больше нет. В этой драке тоже нет смысла. Если ты станешь сопротивляться, я тебя уничтожу. Но я даю тебе время уйти. Заканчивай – это не твоя битва.
Протянув руку, Голл ухватил в горсть свои кишки – и оторвал их. Зашарил рукой вокруг, пока не порезал ладонь о брошенный меч – колансийский клинок, прямой и заточенный, чтобы колоть. Детская цацка. Не то что мой тальвар. Но что тут поделаешь. Он поднялся на ноги и чуть не сложился вдвое, когда из-под грудины выскользнуло что-то тяжелое – он подхватил это свободной рукой.
Обернувшись, он увидел перед собой спину форкрул ассейла. Дальше стояла т’лан имасска, которую, как он знал, зовут Ном Кала. Ее левое бедро было сломано, неестественно выгнуто, оттуда торчали осколки костей – но она все же стояла с копьем наготове.
Голл шагнул вперед и вонзил меч в спину форкрул ассейла, пробив позвоночник. Та выгнулась от неожиданности, резко выдохнула.
Хундрил упал назад, его легкие выскользнули из растопыренных пальцев и шлепнулись на колени.
Когда его голова ударилась о землю, он был уже мертв.
Ном Кала шагнула вперед. Форкрул ассейл глядела прямо на нее широко открытыми глазами. Казалось, т’лан имасска смотрит в эти глаза уже целую вечность, с того самого мгновения, как все они выросли из земли рядом с ней.
Она успела изучить злобу и жестокость этого нечеловеческого взгляда. Замечала в глазах огоньки удовольствия и торжества всякий раз, когда ассейл уничтожала кого-то из сородичей. Видела наслаждение, с которым та переломила хребет Кальту Урманалу.
Но сейчас из груди форкрул ассейла торчал меч, его железо поблескивало красно-синим, а взгляд не выражал ничего, кроме изумления.
Ном Кала сделала еще шаг вперед. И вонзила свой гарпун суке прямо в глаз.
С такой силой, что он прошел насквозь, выбив заднюю стенку черепа.
Малазанская армия таяла. Медленно отступала, сжимаясь все тесней, и с каждым шагом оставляла за собой пестрые груды тел. Банашар, к которому присоединился с трудом ступающий Порес, отвел тех, кто не мог сражаться, – детей из Змейки и хундрилов, – так далеко, как смог решиться, но было уже ясно, что колансийские солдаты хотят лишь уничтожить всех до единого Охотников за костями. Тяжелая пехота, завершающая сейчас окружение с юга, не обращала никакого внимания на кучку невооруженных зрителей.
Блистиг еще держался – твердый, несгибаемый узел сопротивления в первых рядах центральной фаланги. Здесь, справа, Банашар мог видеть, что держится и Добряк. Как и Фарадан Сорт слева. Трое избранных адъюнктом Кулаков попросту отказывались умирать.
Тавор бывший жрец теперь не видел, но что-то подсказывало ему, что жива и она – и находится где-то среди войск, обращенных к югу. Та ее атака, к которой присоединился взвод регуляров, представляла собой… нечто особенное.
А магия была воистину… смехотворной. И однако вон их командир – мертва. Вполне по-настоящему. Не слишком-то много в ней было крови ассейлов, раз поддалась всего лишь вымышленной иллюзии. Недурно вышло, регуляры.
Только все было напрасно. Все, что он здесь видел, все, чему стал свидетелем.
Он почувствовал, что справа кто-то есть, и, повернувшись, увидел Ханават, а в шаге поодаль – Рутта с ребенком на руках.
– Ваш муж – мне очень жаль, – сказал он.
Она лишь покачала головой.
– Он их остановил. Все они. А теперь – видите? Мертва и сама форкрул ассейл.
– Атака была великолепной, правда?
Она кивнула.
– Скажите, вы уже придумали имя младенцу?
Ханават встретилась с ним взглядом.
– Я полагала… какой в том смысл? До этого мгновения. Пока вы не спросили. – Она опустила глаза. – Но и сейчас я, как ни стараюсь, не могу ничего придумать.
– Голл?
– Голл в моей жизни только один, так было и будет. Жрец, я не знаю, что делать.
Ответить ему было нечего.
Никто из нас не знает.
Банашар снова повернулся лицом к жуткой битве, по одну его сторону – Ханават с мальчиком и младенцем, по другую – Порес. Они молча смотрели.
