никаких уступок, и король тщательно следил, чтобы Санкт-Петербург и Париж ставили в известность об этом. Он, по его словам, провел пять месяцев, во время которых «одна неопределенность сменяла другую», но Фридрих затягивал время намеренно. Он доигрывал партию, но был уже поглощен предстоящей кампанией, которая наверняка вскоре начнется, а упущения, вроде отмеченного Герцбергом, свидетельствовали, что его мозг был уже не тот. Фридрих начинал сдавать. Ему было уже шестьдесят шесть лет.
Разведывательная информация, поступавшая к Фридриху, наводила на мысль, что австрийцы предполагают оставаться в обороне, по крайней мере на первом этапе. Неопределенность утомляла Фридриха, и это было заметно из его переписки. Раньше все определяли его собственные решения и действия. Теперь же нервы сдавали. В его письмах, как всегда изящных и изысканных, порой проскальзывали повторы, даже рассеянность. Фридрих часто неприязненно высказывался в отношении заносчивой гордости Австрийского дома, необузданных амбиций императора. «Венский двор не хочет мира! — заявил он 10 июня 1778 года. — Австрийцы делают неясные предложения только для того, чтобы потом сказать французам и русским, что они сделали ради мира все, что можно!»
Фридриха крайне раздражала пассивность Санкт-Петербурга, хотя это в некоторой степени объяснялось известиями о новых стычках между русскими и турками и турецком вторжении в Крым. Он ожидал несколько большего, чем просто нейтралитет, и от Версаля, кроме его постоянных напоминаний о том, что Франция является гарантом Вестфальского мира, который нарушен Австрией; французы, однако, фактически отказались помогать Вене. Теперь Фридрих, несомненно, жаждал снятия напряжения, его могли принести только военные действия. «Напрасный труд, — писал он Финкенштейну 14 июня, ожидая ответа от Кауница. — Он будет столь же неадекватным, как и другие».
Вся ситуация оставляла впечатление нереальности происходящего. При любом развитии кризиса неизбежно происходит определенное изменение в ощущениях людей, когда они начинают понимать, что споры, переговоры должны смениться реальными военными действиями, и момент для этого настал, и этого нельзя ни избежать, ни отложить. Прежние войны Фридрих в основном начинал первым, ставил противников перед fait accompli и потом определял ход событий. Теперь же войну приходилось начинать, так уж получилось, без подготовки. Фридрих доказывал, и очень доходчиво, что его дело вполне законно и справедливо. Но для того чтобы война разгорелась, необходимо высечь искру, а, несмотря на то что австрийцы оккупировали мирно и без сопротивления значительную часть территории Баварии, похоже, искры-то и не было. Братья Фридриха, Генрих и Фердинанд, были очень встревожены этой ситуацией; а Генрих, кроме того, беспокоился еще и о военных проблемах и трудностях со снабжением, которые предвидел. Фридрих пытался его успокоить — безуспешно. У Генриха, когда-то верившего, что ситуацию можно разрешить путем переговоров и территориального торга, сохранялся критический настрой.
Возражали не только братья короля. Герцберг в Берлине 27 июня составил осторожный меморандум. Курфюрсту Пфальца подло, как со злостью выразился Фридрих, удалось договориться с Веной. Не мог бы Фридрих, спрашивал Герцберг, выйти с новым протестом к Имперскому совету? Указать, что Вена отвергла все его разумные предложения о мире. Он мог бы вновь изложить все юридические аргументы и потребовать формального вердикта не от императора — он был бы арбитром в собственном деле, — а от совета. Такая линия поведения скорее всего встретит одобрение со стороны Франции, России, Британии и большинства государств империи, независимо от того, католические они или протестантские; и будет выдержана в духе обязательств, принятых Фридрихом в отношении Саксонии и Цвейбрюкена. Австрии будет трудно противиться вынесению такого вердикта, но крайней мере без того, чтобы не навлечь на себя всеобщее порицание. Трудность, признавал Герцберг, заключается в том, что придется отменить военные меры, поскольку это означало бы напрасные расходы; но, быть может, стоит пожертвовать парой миллионов, чтобы избежать войны и обеспечить общую поддержку.
Ответ Фридриха состоял из двух строк: «Отправляйся гулять и возьми с собой свои бесполезные идеи! Ты рожден, чтобы быть министром у таких трусливых созданий, как курфюрст Баварии. Не у меня!» Это был настрой: «армия готова». Настрой декабря 1740 года. 5 июля прусские войска перешли границу Богемии.
Пруссия и Саксония находились в состоянии войны с Австрией. Война была объявлена 3 июля 1778 года. Бавария формально оставалась нейтральной.
План Фридриха был прост. Австрийцев следует заставить отказаться от претензий в Баварии апробированным способом: вторжением пруссаков в Богемию и Моравию при поддержке 20 000 саксонцев. Богемия хорошо защищена горами, лесами и естественным рельефом местности по северной, северо-западной и северо-восточной границе. Прусско-саксонские войска произведут вторжение по широкому фронту, запутав таким образом противника. Принц Генрих командовал Западной группировкой, правым флангом, действовавшим из района Дрездена в направлении Праги. Основная, Восточная группировка, левый фланг, под командованием Фридриха пойдет из Силезии и Глаца через Ризенгебирге на Верхнюю Эльбу, которая в этом месте не шире ручья, в район Кёниггреца. Это соответствовало прежней договоренности с Саксонией.
Фридрих, выйдя из Глаца; пересек границу у Находа под аккомпанемент барабанов и оркестра. Наход входил во владения князя Пикколомини, австрийского военачальника, и играл роль главных ворот Силезии. В тот же самый день много западнее Генрих двинулся из Саксонии. Для обеспечения стратегической внезапности шансов практически не было. Не только предварительные переговоры и дипломатические контакты почти не прерывались, но австрийцы вели кампании в Богемии настолько часто в последние тридцать лет, что все напоминало многократно повторенные учения мирного времени. Два наиболее искусных австрийских полководца, Лаудон и Ласи, противостояли соответственно Генриху и Фридриху. Войска Лаудона были развернуты в Мюнхенгреце-на-Изере и охраняли саксонско-богемскую границу, их центр находился в Ниемесе. Ласи — но заявлению Фридриха, самый способный австрийский военачальник своего поколения — находился на Верхней Эльбе, там, где она протекала с севера на юг, а затем поворачивала на Пардубиц. Обе части австрийской армии имели большую численность, чем предполагал Фридрих, и в целом превосходили по количеству штыков пруссаков и саксонцев, вместе взятых. Численность последних, которые были преднамеренно разделены между Фридрихом и Генрихом, доходила до 160 000 человек.
Австрийцы, причем Ласи и Лаудон прикрывали тылы друг друга, хотя их разделяло довольно большое расстояние, решили остаться в обороне, как это и предвидел Фридрих. Ласи занимал сильные позиции по линии Верхней Эльбы, протянувшиеся почти на семь миль между Яромиршем и Гогенэльбе, неподалеку от того места, где Верхняя Эльба стекает с гор. Кроме того, он укрепил эти позиции, использовав все возможные средства, затрудняющие наступление. На западе Лаудон встал в оборону фронтом на север и на запад вблизи границы Саксонии.
В оперативном отношении кампании на Западном и Восточном фронтах велись изолированно друг от друга.
