Оба, и Сюзанна, и Камилл, вскрикнули, но по-разному.
Камилл был изумлен, напуган, растерян. Сюзанна испытала злорадство.
Госпожа де Розан так быстро упала на ковер, что Камилл, бросившись к ней, не успел ее подхватить.
– Долорес! Долорес! – жалобно выкрикивал он.
– Прощай! – едва слышно прошелестел в ответ ее голосок.
– Очнись! – взмолился Камилл, склоняясь над ней. Похоже, она умерла без боли.
Камилл осыпал поцелуями шею, плечи жены, и хлеставшая из раны кровь делала их гладкими и блестящими, словно мрамор.
– Прощай! – выдохнула креолка так тихо, что Камилл с трудом разобрал, что она сказала.
Сделав над собой невероятное усилие, она совершенно отчетливо прибавила:
– Будь ты проклят!
Госпожа де Розан была мертва. Веки ее сомкнулись, будто лепестки цветка с наступлением ночи.
– Долорес, любимая! – вскричал молодой человек, потрясенный внезапной, неожиданной, мгновенной, наконец, мужественной кончиной жены. – Долорес, я люблю тебя! Я только тебя люблю, Долорес! Долорес!
Он позабыл о Сюзанне, а та сидела на краю постели и холодно наблюдала за этой ужасной сценой; внезапно мадемуазель де Вальженез напомнила о себе кощунственным хохотом, и Камилл обернулся в ее сторону:
– Приказываю тебе молчать! – крикнул он. – Слышишь?
Приказываю!
Сюзанна пожала плечами, промолвив:
– Ах, Камилл, до чего ты жалок!
– Сюзанна, Сюзанна.. – отозвался он. – Правду мне говорили! Какое же ты, должно быть, ничтожное создание, если можешь смеяться над еще теплым трупом!
– Ну, допустим, что так, – равнодушно промолвила Сюзанна. – А ты хочешь, чтобы я помолилась за упокой ее души?
– Ты же видела, что здесь произошло, – ужаснулся он ее жестокосердию. – Неужели у тебя нет ни жалости, ни угрызений совести?
– Тебе очень хочется, чтобы я пожалела твою любимую Долорес? – спросила Сюзанна – Ну, так и быть: мне ее жалко.
Доволен?
– Сюзанна! Ты негодяйка! – вскричал Камилл. – Отнесись с уважением хотя бы к телу той, которую мы погубили – Ах, уже мы убили? – язвительно произнесла Сюзанна.
– Несчастное дитя! – прошептал американец, целуя покойную в уже остывший лоб. – Бедная девочка! Я вырвал тебя из родной семьи, отнял у матери, сестер, кормилицы, родины и позволил тебе покончить с жизнью, где некому тебя пожалеть, о тебе помолиться, тебя оплакать. И все-таки я тебя люблю, ты была последним цветком моей юности, самым нежным, свежим, душистым! Рядом с тобой я становился лучше, я мог исправиться О, Долорес, Долорес!
И вот легкомысленный, холодный, бесчувственный, каким мы видели его в начале книги, когда он казался беззаботным, эгоистичным, смешливым, вдруг разразился слезами, едва взглянув на бездыханное тело жены.
Он поднял ее голову и, с воодушевлением целуя, словно живую, воскликнул:
– О, Долорес! Долорес! До чего ты хороша!
Невозможно передать, какое выражение презрения, бешенства, злобы было написано в эту минуту на лице Сюзанны. Она побагровела, ее глаза налились кровью и засверкали. Она задыхалась и смогла только выговорить:
– Должно быть, мне все это снится!
– Это я жил как во сне, в роковом сне, с того дня, как впервые увидел тебя! – рассердился Камилл – Это я жил как во сне в тот день, когда решил, что люблю тебя. Да, я так думал… Разве достойна любви та, чьи губы раскрываются для поцелуев в доме, где течет кровь ее брата? В тот день, Сюзанна, каким бы бесчувственным и пропащим я ни был, я содрогнулся всем телом. Все во мне восставало, когда я говорил тебе: «Люблю», потому что сердце подсказывало мне: «Лжешь: ты ее не любишь!»
– Камилл! Камилл! Ты, несомненно, бредишь, – сказала мадемуазель де Вальженез. – Возможно, ты меня разлюбил, однако я люблю тебя по-прежнему. Но если не любовь, – продолжала она, указывая на труп г-жи де Розан, – то смерть не менее сильная, чем любовь, свяжет нас навсегда.
– Нет! Нет! Нет – задрожал Камилл.
Сюзанна одним прыжком преодолела разделявшее их с Камиллом расстояние и обвила его руками.
– Я люблю тебя! – с обожанием глядя на него, страстно прошептала она.
– Пусти, пусти меня! – пытаясь освободиться, проговорил Камилл.
Но Сюзанна тесно прижималась к нему, висла у него на шее, притягивала к себе, душила в объятиях, словно змея.
– Перестань, говорят тебе! – вскричал Камилл, отталкивая ее так, что она опрокинулась бы навзничь, если бы не налетела на угол камина, благодаря чему удержалась на ногах.
– Ах так! – насупилась она.
Окинув любовника презрительным взглядом и смертельно побледнев, она прибавила:
– Я больше не прошу, я так хочу, я приказываю!
Она протянула в его сторону руку и властно проговорила:
– Скоро рассвет, Камилл. Закрой этот чемодан и следуй за мной!
– Никогда! – возразил американец. – Никогда!
– Хорошо, я уйду одна, – решительно продолжала Сюзанна. – Но, выходя из гостиницы, я всем скажу, что ты убил жену.
Камилл в ужасе закричал.
– Я скажу это и в суде, и перед эшафотом!
– Ты не сделаешь этого, Сюзанна! – испугался Камилл.
– Как я любила тебя пять минут назад, так теперь ненавижу, – хладнокровно вымолвила мадемуазель де Вальженез. – Я это сделаю, и немедленно.
Девушка с угрожающим видом направилась к двери.
– Ты отсюда не выйдешь! – крикнул Камилл, схватил ее за руку и снова подвел к камину.
– Я позову на помощь, – пригрозила Сюзанна, вырываясь из рук Камилла и подбегая к окну.
Камилл схватил ее за волосы, растрепавшиеся во время любовных ласк.
Но Сюзанна успела ухватиться за оконную задвижку и изо всех сил в нее вцепилась. Камиллу никак не удавалось оттащить ее от окна.
Во время борьбы Сюзанна задела рукой стекло и порезалась.
При виде собственной крови она пришла в такое неистовство, что без умысла, не сознавая что делает, что было сил закричала:
– На помощь! Убивают!
– Молчи! – приказал Камилл, зажимая ей рот рукой.
– Убивают! На помощь! – впиваясь зубами в его руку, продолжала она кричать.
– Да замолчишь ты, змея!.. – прорычал Камилл, одной рукой сдавив ей горло, а другой отрывая ее от окна.
– Убивают! Убив… – прохрипела мадемуазель де Вальженез.
Не зная, как еще заставить ее замолчать, он опрокинул ее на себя, все сильнее сдавливая ей горло.
Отвратительная схватка продолжалась. Сюзанна в предсмертной агонии кусалась, пытаясь вырваться, Камилл, понимая, что, если она выйдет из комнаты первой, то он пропал, сжимал ее горло все сильнее. Наконец ему удалось преодолеть ее сопротивление, он поставил колено ей на грудь и сказал:
