Раньше Путин существовал как бы в закрытых пространствах, прослужив семнадцать лет в КГБ и еще несколько лет после этого проработав малозаметным заместителем Анатолия Собчака, первого избранного мэра Санкт-Петербурга. Прежде чем Ельцин выбрал его кандидатуру на пост премьер-министра, Путин никогда не был публичной фигурой. Став исполняющим обязанности президента, он не имел представления о том, как вести предвыборную кампанию. Ему никогда не приходилось иметь дело с рассерженными избирателями или критически настроенными средствами массовой информации. Интервью представителям прессы были для него мучением. Предвыборную агитацию он считал чем-то недостойным. “Нужно быть неискренним и обещать то, что не можешь выполнить, — сказал он. — Нужно либо быть дураком, который не понимает, что обещает, либо преднамеренно лгать”. Странно, но Путин не думал, что еще существует и честный путь — давать обещания и стараться выполнять их.
У меня сложилось впечатление, что Путин со времени службы в КГБ знал, что модернизация экономики была единственным путем вперед для России, но он не понимал, как строить демократию, и тем более, не знал, как она функционирует. Его собственное быстрое восхождение к власти не позволило получить какие-то полезные уроки демократии. Он поднялся к президентству на гребне военной кампании, в то время как его главные противники, Лужков и Примаков, были разгромлены на телевидении его закулисной командой. Ему никогда не приходилось испытывать поражение в опросах общественного мнения. Ему никогда не приходилось участвовать в настоящем политическом соперничестве. Он редко выступал на пресс-конференциях и никогда не принимал участия в открытых политических дебатах.
Проведя пять лет в Восточной Германии в качестве сотрудника советской разведки, Путин пропустил очень важные политические и экономические события в Москве. Он пропустил период, когда журналистов считали маяками свободы; он пропустил триумф общественных организаций, таких, как правозащитная группа “Мемориал”, ставших влиятельной силой, изменявшей общество; он пропустил первые эксперименты в области избирательной политики, например съезд народных депутатов. Путин пропустил рождение гражданского общества. Когда он стал исполняющим обязанности президента, он был бесконечно далек от открытых, непокорных средств массовой информации, созданных Гусинским. Путин был закрытым человеком, который, например, не видел необходимости в том, чтобы объяснять публике свою позицию. Он сказал журналистам, что видел их как членов своей “команды”, демонстрируя полный подозрительности менталитет типа “или мы — или они”. Он заверял в своей преданности свободе слова, но его собственная точка зрения была полностью советской: он был убежден, что телевидение должно быть органом государства.
Путин однажды сказал Доренко, что телевидение формирует действительность. “Вы понимаете, — сказал Путин, — бывают случаи, когда вы о чем-то не сообщили — и получилось, что этого просто не произошло”. Доренко, который, как и все в России, знал о власти телевидения, сказал о Путине: “Как политик он считает себя продуктом телевидения. И он думает, что только телевидение может уничтожить его. Не газеты, он не боится газет, потому что люди не читают газеты”.
В мире Путина Гусинский был опасным чужаком. Его телевизионный канал, открыто критиковавший Кремль и Путина, противоречил всем чувствам и устремлениям Путина. “Он ненавидит Гусинского, — сказал мне Доренко. — Во-первых, он считал, что Гусинский работает на Лужкова, и хотел отомстить. Во-вторых, победив Лужкова, Путин решил, что Гусинский переориентировался на обслуживание политических интересов Америки. И, в-третьих, Гусинский неуправляем. Он сильный, и он не человек Путина. А Путин не может стоять рядом с тем, кто высказывает мнение, которое отличается от его собственного, особенно публично. Можно пытаться спорить с ним в частной беседе, я это делал. Но публично этого делать нельзя”.
Гусинский был опасным чужаком и по другой причине. Путин, находясь по линии КГБ в Дрездене в период правления Горбачева, не только пропустил политические потрясения конца 1980-х, но и дикий, безумный экономический взрыв последних лет существования Советского Союза, период кооперативов и первых банков, когда Гусинский, Березовский, Смоленский и Ходорковский совершили скачок от старой системы к новой. На протяжении почти всей эры Ельцина, когда олигархи набирали мощь и влияние, Путин был второстепенным муниципальным служащим, затем незаметным помощником в Кремле и, наконец, в течение одного года руководителем Федеральной службы безопасности. Стремительно заняв место преемника Ельцина, он с подозрением относился к магнатам. Когда в одном из радиоинтервью его спросили, какое будущее ожидает олигархов, Путин сказал, что если имеются в виду “те люди, которые объединяют или способствуют объединению власти и капитала, то таких олигархов не будет как класса”{596}.
В то время это высказывание вызвало поток предположений о том, что имел в виду Путин. Я считаю, что Путин прекрасно понимал, к каким перекосам привел в России олигархический капитализм. Дело было не в этом; вопрос заключался в том, что намеревался сделать Путин. Хотел ли он изменить систему? Многие люди на Западе, особенно представители финансовых рынков, обрадовались словам Путина, потому что полагали, что он объявит войну системе непрозрачных грязных сделок, наведет порядок и сделает Россию безопасным местом для иностранных инвестиций. Если бы Путин всерьез намеревался изменить систему и выработать конкурентоспособный, ориентированный на рынок подход, обеспечивающий господство права, это было бы воспринято как долгожданная новость.
Но Путин начал не с атаки на систему. Он начал с атаки на одного из олигархов — Гусинского. Вскоре после выборов, состоявшихся в марте 2000 года, победу на которых одержал Путин, Кремль усилил непрекра-щающуюся кампанию, направленную на уничтожение медиабизнеса Гусинского, и в течение следующего года добился значительных успехов. Закулисная команда Путина разрушила надежды Лужкова стать президентом. Затем она переключилась на Гусинского и, как ни удивительно, в конечном счете на своего собственного создателя, Березовского. Подход Путина к олигархическому капитализму в течение первого года состоял не в том, чтобы изменить систему. Он хотел лишь взять ее под свой контроль.
Гусинский с явной гордостью вспоминал, как он однажды показывал председателю совета директоров “Газпрома” Рэму Вяхиреву наземную станцию, которую его корпорация “Медиа-Мост” построила, чтобы управлять спутниками НТВ-Плюс. С тех пор как в 1996 году “Газпром” приобрел 30 процентов акций НТВ, он был дружественным инвестором телевизионной компании. “Газпром”, гигантская, закоснелая монополия, действовавшая собственными скрытыми методами, была столпом российской экономики. Компания зарабатывала миллиарды долларов за счет прибыльного экспорта газа в Европу. После выборов 1996 года он служил Гусинскому финансовым буфером. “Газпром” снова пришел на помощь Гусинскому после того, как он не смог разместить свои акции на Уолл-стрит. Он согласился гарантировать кредит в размере 211 миллионов долларов, предоставленный Гусинскому банком “Креди Суисс Ферст Бостон”, и погасил кредит, когда Гусинский не сделал этого сам. Теперь Гусинский был должен “Газпрому”. Удалось заключить сделку, в соответствии с которой в обмен на списание долга увеличивалась доля “Газпрома” в холдинговой компании “Медиа-Мост”. Согласно условиям сделки, “Газпром” получал 25 процентов плюс одну акцию “Медиа-Моста”. “Газпром” согласился на сделку, но в начале 2000 года, когда Путин был избран президентом, ее детали еще обсуждались.
