Что до Гая, то Кит, увидев его, закрыл глаза и снова открыл, глядя уже в совсем ином направлении.
Джулиан Нит что-то говорил его сопернику.
Николь смеялась, до невозможности широко растягивая рот, когда вперед выступил Гай.
— Ты пойдешь со мной.
Все повернули головы.
— Ты пойдешь со мной.
Все неотрывно смотрели на него. Они неотрывно смотрели на источник внезапного и ненужного осложнения. На бледного бездельника с перекипевшими глазами. Выражение лица Николь ясно давало понять, что, как она ни старается всегда и во всем видеть забавную сторону, на этот раз она и в самом деле изрядно шокирована.
Гай схватил ее за запястье, и она издала хорошо отрепетированный визг, когда ее табурет повернулся вокруг своей оси. Кит, стоявший неподалеку, все собирался вмешаться, но мешкал.
— Все кончено. Не будь идиотом.
— Ты пойдешь, — повторил Гай с безупречной дикцией, как будто она не расслышала его или не поняла, — со мной.
Она посмотрела на него. Верхняя ее губа приподнялась над зубами.
— Нет, ни за что. Чего ради? Говорить о любви и об Эноле Гей? Нет, с меня довольно. Я не пойду с тобой.
— Ясен пень, — сказал Кит в затылок Гаю. — Она пойдет отсюда со мной. Чтобы получить еще больше, чем прошлой ночью. Она пойдет со мной.
— Ни-ко-гда. Ни в коем, блин, разе. Я не пойду с тобой.
Все замерли в ожидании.
— Я пойду с ним, — сказала она, подаваясь вперед и кладя руку на пенис Чику Пёрчесу.
Гай ушел, но Киту идти было некуда.
Телевизионщики сказали, что звук они наложат позже — этот неподражаемый пабовый гвалт, гомон, возгласы, смех, звон бьющегося стекла, даже компьютерное воспроизведение ударов дротиков, вонзающихся в мишень. Так что в павильоне вовсю звонили звонки, наладчики монтировали, а монтажники налаживали оборудование — каждый производитель шумов издавал свой шум. Кроме того, беспрерывно работал имитатор сигаретного дыма, выбрасывая целые облака над загородкой, установленной на линии метания. Смех остался, но то был не пабовый смех. То был смех Джулиана Нита, Кима Твемлоу и Николь Сикс.
— Кит, слышь?.. Досадно, конечно, что все пошло не по-твоему, — сказал Малькольм МакКлэндикейд. — Но это же не конец света, правда? Что, Дом? Прости, не расслышал.
— Сказали, что не станут этого показывать.
— Вот так-то, Кит! Пощадили твою скромность после «Маркиза». Что ж, какое никакое, а утешение.
— А сначала-то говорили, что покажут. Думали, все будет эдак прилично, при дамах-то… Ан нет!
— Блеск! А чем они заполнят окно? Там ведь только десять минут.
— Собираются заткнуть его какой-нибудь пабовой песенкой или чем-то наподобие. И лотерей или еще какой-нибудь фигней.
— О господи… Ладно, Кит. Не удивительно, что ты не смог проявить себя в полной мере. С такой-то стервой. Ну и свистопляска! Кит, а, Кит? Вытри слезы, дружище.
— Как он вообще?
— А ты как думаешь?
— Он на машине?
— Кит, ты что, не слышишь?
Но Кит вырвался изо всего этого, выбрался из-под обломков своей разрушенной мечты, вышел из дартсового транса. Он поднялся на ноги и сказал с мальчишеской прямотой:
— Я мог бы сослаться на пораненный палец, который мне приходилось беречь. Но сегодняшний матч снабдил меня ценным опытом. Для будущей подготовки. Потому что, Малькольм, как еще можно совершенствовать свои дартсовые навыки, если не учиться?
— Вот это, Кит, правильный подход.
— Потому что она — труп. Поверь мне. Знаешь, Малькольм, что она такое? Она, блин, просто донор. Органов для пересадки. Сотворить этакое и жить-поживать дальше? Не бывать такому. Она, приятель, достояние истории. Слышишь меня?
— Как скажешь, Кит.
Да он ее по стенке размажет… Он закрутился в трясущейся клетке винтовой лестницы. С каждым шагом удары его башмаков становились все тяжелей, все грубее, а его сила и масса увеличивались, словно он накачивался возмущением и злобой. Затем вырвался на прохладный ночной воздух и увидел луну — в его глазах она была краснее полуденного солнца.
Пригибаясь, Кит побежал к тяжелому «кавалеру».
На лоно Лондонских Полей вернуться надо мне — однако теперь я, разумеется, никогда не смогу этого сделать. Слишком далеко. Время, время, никогда его не было, времени. Далеко, так далеко… Закрывая глаза, я вижу безобидное небо, облака, проплывающие над матовой зеленью парка. Беговую дорожку, склон, деревья, ручей — я играл там со своим братом, когда был ребенком. Как давно это было.
Эти люди вокруг — они похожи на Лондон, они похожи на лондонские улицы, они очень далеки от любых шаблонов, под которые я пытался подогнать их, они строго несимметричны, аккуратно искривлены — очень далеки от многих вещей, невероятно далеки от искусства.
И это ужасное подозрение. Так или иначе, не стоит даже пытаться хоть что-то спасти. Просто-напросто ничего не выйдет.
Все, ухожу — спешу на последний акт.
Глава 24. У последней черты
На тупиковой улочке стоял в ожидании автомобиль. И я тоже — был в ожидании…
Я здесь. Я внутри. И как странно мне оказаться здесь, внутри, — все вокруг серое, как рыбья чешуя, или коричневое, как обезьянья шкура, и поверхности влажны и липки, и воздух не пригоден для дыхания. Уже уничтожен. И не стоит того, чтобы его спасали.
Машина стояла на другой стороне тупиковой улочки. Когда часы пробили или отзвонили полночь, я перешел через дорогу, нагнулся и посмотрел в разбитое окно, разбитое моим собственным кулаком целую вечность тому назад. Убийца повернулся ко мне.
— Вылезай из машины, Гай. Вылезай из машины, Гай.
Он плакал. Ну так и что с того? Мы все теперь плачем, отныне и во веки веков.
В машине был Гай. Ну конечно. Через тысячу лет войн и революций, раздумий и усилий, и истории, и перманентного миллениума, и обещаний покончить с разделением собственности Гай по-прежнему обладал всеми деньгами и всей силой. Когда Кит, пригнувшись, бежал через автостоянку, Гай ждал его там, ждал со всей своей силой. Они разобрались друг с другом. И Кит проиграл. Второй раз за этот вечер Кит ощутил вкус поражения — уничтожающего поражения. Он был вбит в землю, словно какой-нибудь колышек для палатки. Где-то был он теперь? Где-нибудь да был — возможно, его лелеяли любящие руки Триш Шёрт.
— Посмотри, что она со мной сделала.
— Вылезай из машины, Гай.
— Посмотри, что она со мной сделала.
Мы заключили с ним сделку. Он нерешительно пошел было прочь, потом обернулся, резко мотнув головой.
