И смотреть, как они оплакивали того, кто мог стать их королём. Не хотел, но мог.
Был достоин им стать.
Был воплощением Севера, его жестокости, чести, льда и мятежного огня.
А сердце короля было бы рядом. И сейчас тоже покоилось рядом, касаясь его плечом и ладонью. Верная до конца своим идеям. Храбрейшая из всех, кого он знал.
Прекрасная, как само солнце.
Берси вдруг представил: он и она, от крови царей и эльфийских владык. Оставшись в Китривирии, она бы правила. Оставшись в Грэтиэне, она бы... правила? Нет, но была бы любима эльфами.
Эти двое, сев на трон Недха, объединили бы мир.
Если бы захотели.
Он горько усмехнулся.
Нет, не захотели бы.
Их предназначение – острые клинки, а не корона.
И теперь они наконец-то обрели покой.
Когда драккар пошёл ко дну, а женщины завершили песнь, Берси направился вперёд, через толпу. Мысли привычно затерялись в череде строчек и рифм. Скоро они сложатся в величайшую из легенд, что не позволит этому миру позабыть эту горькую историю, полную страстей и печали.
Историю о двух, навечно связанных друг с другом воинах, чья сила и отвага раскололи многовековой лёд имперского гнёта и вдохнули в Север огонь надежды.
***
Сосновые иголки мягко хрустели под неторопливыми шагами. Лес встречал своих гостей радушно, отзываясь летним ветром в листве, играя с тонкими светлыми прядками малышки, выбившимися из-под вязаной шапочки. Бора, посмеиваясь, без конца поправляла волосы дочери, пока та, широко распахнув синие глаза, крутила головой по сторонам и лепетала, зачарованная изумрудами древней чащи.
Они миновали охранное кольцо мегалитов, затем прошли через курганы Поля Первых. Ветер всюду следовал за ними, лаская лицо прохладой и хвойным ароматом. Марк чувствовал, что всё дурное оставило этот лес, причём очень давно. И если его догадки верны...
Он непроизвольно ускорил темп, не замечая, как Бора с маленькой Летой остались позади. Потом он бросил и поводья лошади, нагруженной припасами и сумкой с тремя сотнями монет. Которых, естественно, немного убавилось за время их длительного путешествия.
Керника охватило волнение ещё до того, как до боли знакомые места показались за деревьями. А от вида заново отстроенных хижин дрогнуло и заметалось в груди сердце.
На подгибающихся ногах он вышел из леса, поднимая глаза к покрывшемуся мхом и толстыми ростками гигантскому пню сожжённого древа. У мощных корней был заложен фундамент будущей крепости, и возле него трудилось несколько керников.
Марк застыл. Навстречу к нему, петляя межу хижинами, в сопровождении кряхтящего Ирста шёл Белогор. Кажется, старик улыбался. Или плакал. Он не разглядел, так как собственные глаза затянулись мутной пеленой.
Крепкая рука Боры сомкнулась на локте, беря на себя часть захвативших керника чувств, разделяя их. Он глянул на неё, и губ его коснулась улыбка. Одна из многих за эти месяцы, распускавшихся каждый раз, когда он смотрел на супругу и дочь.
Марк поцеловал Бору в лоб, коснулся ладонью розовой щеки малышки, а после шагнул к подоспевшему Белогору.
Падая в объятия старого друга и наставника, он понимал, что времени было не залечить его собственные раны, сколько бы лет не прошло. Они были слишком глубокими и кровоточили в минуты воспоминаний, от которых негде скрыться.
Но, быть может, эти землям удастся исцелиться, а Древо Бога расцветёт пышным цветом. Он уже не увидит этого на своём веку, но всё равно будет рядом, когда Братство начнёт заново.
Будет рядом, помогая циклу восстать из праха и подводя его к рождению.
Глава 40. ВечностьАгония, раздирающая когтями её внутренности, вдруг исчезла. За ней последовало... ничего.
Свобода.
Первый вздох не разорвал лёгких.
Потому что их у неё не было.
Она открыла глаза, поднимаясь из тьмы к свету, раздвигая чёрную воду, выплывая к земле, на которой никогда не бывала По высокой малахитовой траве стелились барханы густого тумана, безостановочно сменяя направление. Вдалеке вырастала широкая лестница со щербатыми ступенями, ведущими к запечатанным каменным вратам без замков. А за ними – пустота.
Как и за ней.
Она вздрогнула, когда врата вдруг распахнулись, принося вслед за своим утробным грохотом ритм приглушённой музыки и смех. Золотой свет окрасил туман, даря телу ощущение тепла, хотя оно не могло ничего чувствовать.
Его же не было.
Или...
Она поняла, что не может ступить и шагу к этой лестнице. Но прежде, чем разбросанные повсюду, потерявшие начало мысли успели соединиться, на ступенях появилась фигура, разделившая льющийся из-за врат свет пополам.
Он прищурилась, чтобы разглядеть человека на лестнице, а когда он обернулся, она едва сумела сдержать изумлённый вздох, увидев, как он был прекрасен.
Волосы его были пламенем, кожа – чистый, безупречный мрамор, глаза – морозное зимнее утро, серебрившее горные вершины.
Одна из мыслей всё же сплелась с другой, защемившись в груди воспоминанием, позволив осознать: проживший на земле демоном человек поднялся к небесам. Этот человек, что стоял там, на пути света, и протягивал ей руку.
Кто он? Как его зовут?
Она не помнила. Однако это не страшило её.
В этот раз ноги не подвели её, донеся к призрачным ступеням. Рука, бледная, но вполне настоящая, устремилась в ответ, к ладони этого человека. Тёплой. Смутно знакомой. И крепкой.
Человек улыбнулся, беря её за руку, чтобы больше никогда не отпустить.
Внутри что-то пробудилась. Она помнила! Помнила, что его прикосновения заставляли её пылать. Разгораться огнём от самого сердца, сгорая и воскресая вновь и вновь.
Но...
Как её имя?
Они застыли на ступенях бесконечной лестницы.
Ничей сын. И ничья дочь.
А этот мир только для них двоих.
И глаза его, её зеркало, говорили: нет отныне нужды в бегстве. Нет боли. Нет страха.
Есть лишь абсолютное, всепоглощающее ничто, в котором одновременно было всё – все фантомы прошлого, слишком далёкие и неразличимые, чтобы узнать их, но достаточно обросшие плотью, чтобы пробудить ощущения.
Кожа к коже.
Кровь к крови.
Слеза к слезе.
Они последовали сюда за ними с другой стороны, оставшись значимым. Тем, что их связывало.
Как же легко было не помнить, кем они были раньше, что за ошибки совершили, но ясно чувствовать нити, опутавшие накрепко, нерушимые, не отделимые друг от друга звенья незримой цепи.
