ними расстрелы. Так, во время проведения одной из таких акций по постоялым дворам член ВРК Суворов расстрелял двух граждан и одного ранил. Несколько человек было убито на вокзале, что вызвало негодование населения города. Губернский Совет Советов голосами большевиков 18 марта принял решение о роспуске Ревкома, которому тот не подчинялся. Дважды (19 и 25 марта) вопрос о действиях ВРК обсуждался на экстренных заседаниях Совета Советов. Ревком обвиняли в выступлениях против Советской власти, критиковали за ошибки в формировании воинских частей, требовали ответить за незаконные расстрелы. Выступавшие отмечали, что «ВРК превращен в застенок»4. Евдоким Муравьев расценил постановление, как ошибочное, и стал шантажировать участников заседания угрозой «кровавой бойни». Не отрицая случаев расстрелов, он объяснил их как форму кары контрреволюционеров и воров, взял под защиту Суворова, предложил аннулировать постановление о роспуске ВРК, а для контакта с Советом Советов включить в Ревком двух его представителей и выработать устав, который разграничил бы функции между двумя органами власти. Но его предложения были отвергнуты.
Хотя Муравьев был выдвинут на пост председателя ВРК от губкома ПЛСР, к этому времени возглавляемый им Ревком вошел в конфликт и с этим органом. На II съезде ПЛСР делегат от Рязанской организации В.Н. Остапченко сетовал, что, помимо левых эсеров, в ВРК прошли «люди совершенно не партийные – ни большевики, ни левые эсеры, а люди подозрительные». Остапченко подверг резкой критике действия Ревкома: «Этот Военно-революционный комитет не работал так, как ему было нужно. Он обкладывал контрибуцией буржуазию, и все деньги шли на Военно-революционный комитет, он расстреливал, он разоружал нашу боевую дружину левых эсеров (выделено мною. – Я.Л.), он не подчинялся постановлению Совета, он свергал, распускал и многое другое»5.
Ситуация в Рязани в связи с возникшим конфликтом между местным Советом и ВРК постоянно находилась под контролем ЦК ПЛСР. Так в № 81 «Знамя Труда» от 16 (3) апреля 1918 г. было опубликовано сообщение:
«ОТ Ц.К. ЛЕВЫХ С.-Р. (ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТОВ)
В виду поступивших сведений о ряде противообщественных поступков членов рязанской организации нашей партии – Муравьева, Январева и Голубина (члены военно-революционного комитета г. Рязани) – Центральный Комитет партии левых с.-р. (интернационалистов) предлагает вышеназванным товарищам временно отстраниться от общественной работы до окончания расследования дела о них».
18 апреля на заседании ВЧК с участием членов Комиссии – левых эсеров, был заслушан «доклад [члена ВЧК И.Н.] Полукарова о разгоне Рязанского Совета местным гарнизоном под влиянием демагогических агитаторов и дополнительное сообщение тов. [В.А.] Александровича о создании в Рязани военно-революционного К<омите>та, ведущего определенную антисоветскую политику, что объясняется тем, что одним из вождей его является местный бывший прокурор». На основании этих выступлений, было принято следующее решение: «Ввиду того, что в связи с Рязанскими событиями туда делегирован от Центрального Комитета партии левых с.-р. тов. Емельянов, состоящий членом ВЧК, – снабдить его полномочными мандатами для производства тщательного расследования конфликта, о результатах чего он незамедлительно должен телеграфно сообщить Комиссии, о дальнейших же мероприятиях и положении дел уведомлять своевременно Комиссариат Внутренних Дел»6. Очевидно, вследствие поездки М.Ф. Емельянова в Рязань и принятого на заседании ЦК ПЛСР 25 апреля решения в № 192 «Знамя Труда» от 30 (17) апреля 1918 г. появилось такое объявление:
«ОТ Ц.К. ПАРТИИ ЛЕВЫХ С.-Р.
Центральный Ком. Партии левых с.-р. предложил тов. Январеву временно отстраниться от общественной работы.
В виду того, что в настоящее время разбор дела о Январеве закончен, Ц.К. считает постановление об отстранении его от общественной работы аннулированным».
Согласно протоколу первого заседания ЦК левых эсеров, избранного на II всероссийском съезде партии, состоявшегося 25 апреля 1918 г., «заслушав заявлен<ие> Емельянова о положен<ии> в Рязани, постановили вследств<ие> окончан<ия> следств<ия> Январева допустить к парт<ийной> работе, Муравьеву же выждать окончательн<ого> окончан<ия> следств<ия>»7.
Вероятно, в связи с эти решением, Е.Ф. Муравьеву пришлось вернуться в Воронеж, где он получил пост губернского комиссара земледелия. 18 июня его избрали председателем Воронежского губкома ПЛСР, который он представлял в качестве делегата III всероссийского съезда партии в Москве. Во время своего выступления он вкратце рассказал о том, как образовывалась левоэсеровская организация в Воронеже, начиная с октября 1917 г., перейдя затем к характеристике взаимоотношений с большевиками, которые портились день ото дня:
«В Губисполкоме было громаднейшее количество большевиков, но со временем число левых с.-р. все больше и больше увеличивалось, и в последнем Исполкоме из 11 губ<ернских> комиссаров было 8 левых с.-р. Первое расхождение с большевиками получилось у нас на почве Брестского мира. Крупные разногласия также были в вопросе о финансировании Земельного отдела, где работали левые с.-р. В то время, как большевики получали деньги на что им только нужно незамедлительно, Земельный отдел должен был жить подачками. Финансировать наш Земельный отдел они не хотели, и когда их спрашивали: «Разве у нас социализации земли не будет?» – они отвечали: «Её не должно быть». В Воронежской губ<ернии> социализацию земли приходилось делать почти без копейки <…>»8.
По словам Муравьева, «самое ужасное расхождение с большевиками было у нас по продовольственному вопросу» в связи с посылкой в губернию продовольственных реквизиционных отрядов, игнорирующих не только левых эсеров, но и большевистский губисполком. По этому поводу у фракции ПЛСР «вышли крупные разногласия с большевиками»:
«Левые с.-р. заявили, что они никогда не станут в деревнях проводить организацию Комитетов бедноты и, если они будут поддерживать политику белого террора в отношении крестьянства – левые с.-р. не будут работать с ними, потому что они не желают прикрывать разгона крестьянских Советов. С этим большевики не согласились и фракция левых с.-р. на заседании Исполкома заявила о своем уходе из всех губернск<их> комитетов, чтобы не брать на себя ответственность за политику большевиков, за политику белого террора, чтобы уйти для советской работы на местах. Сейчас мы из губ<ернских> комиссариатов ушли, ибо отношение большевиков к крестьянству мы считаем нетерпимым»9.
В его докладе на съезде содержится информация о близких контактах с «украинскими левыми с.-р.», выразившимися в совместном издании губкомом с ними двуязычной газеты «Знамя трудовой борьбы», распространяемой «в прифронтовой области и гл<авным> обр<азом> на Украине». В отношении «антибрестского» настроения масс он обратил внимание на прифронтовые южные уезды губернии, «которые не раз занимались немцами»:
«Там отношение к Брестскому миру определенно резко отрицательное: крестьянство поголовно стоит за всеобщее восстание. Спрос на оружие в южных уездах сейчас огромный, и снабжение прифронтовых уездов оружием ведется, около трех мес<яцев> организован партийный Боевой комитет, который за последнее время начал проявлять усиленную деятельность»10.
В данном случае, под «Боевым комитетом», вероятно, следует понимать повстанческий центр, разворачиваемый левыми эсерами в Воронежской
