пошел на фронт добровольцем и учил зеленых лейтенантов премудростям боевого искусства. А на Волоколамском направлении встала насмерть дивизия бывшего брусиловского фельдфебеля генерала И. В. Панфилова.
Солдат прежней войны было много среди ополченцев, и происходило невероятное. Во все времена и во всех странах ополченские части считались второсортными, а в Великую Отечественную эти части, плохо вооруженные, состоящие из запасников старших возрастов, останавливали и побеждали врага, нередко превращались в гвардейские. Много ветеранов было во второочередных сибирских дивизиях, прикрывших последние рубежи под Москвой. Они и воевали по-старому: основательно, крепко, а комиссары делали вид, будто не замечают крестов на шеях. Много их было и в коннице. После первых жарких сражений на доукомплектование кавалерийских корпусов Белова и Доватора приходили в основном старые казаки, бывшие утера и солдаты драгунских, гусарских, уланских полков.
И может быть, не случайно как раз корпус Белова начал контрнаступление под Москвой на 10 дней раньше, чем на других участках. Отбил у врага самые первые километры, вернуть которые гитлеровцы уже не смогли. А старый солдат Конопля, воевавший в 14-м, партизанивший в 18-м и тяжело раненный в атаке на Клин, говорил военному корреспонденту Борису Полевому: «Я этой самой минуты, когда мы его тут попятим, будто праздника Христова ждал. Все думал: доживу до того светлого дня или раньше убьют? А шибко ведь хочется жить. А вот, товарищ майор, и дожил. Вперед пошли. Смерть-то что! Я с ней третью войну под одной шинелькой сплю. Мне бы только глазком глянуть, как он, германец, третий раз от нас почешет…»
Ну а другим пришлось учиться. И не только воевать — учиться любви к собственной Родине. В первые полгода войны никакого массового народного сопротивления не было. На Украине, в Белоруссии, западных районах России еще помнили «культурную» оккупацию 1918 г. После большевистских коллективизаций, раскулачиваний, религиозных гонений многие задумывались — может, так будет лучше? Врага нередко встречали хлебом-солью, открывали церкви… Но пришли совсем не избавители. В 1918 г. немцы сдерживались, потому что их стране приходилось туго. А в 1941 г. они считали себя полными хозяевами.
Точно так же, как в 1914 г., германское командование пустило в ход «превентивный» террор. Сразу запугать, чтобы и мысли не возникло о враждебных акциях. Однако теперь террор применяли в еще больших масштабах. Белорусские, украинские, русские деревни заполыхали не в ответ на действия партизан, а просто так, для острастки. Улицы захваченных городов оклеивались приказами с угрозой смерти за все, от «саботажа» до незарегистрированных домашних животных. Начались расстрелы заложников по любому поводу (в первый день оккупации Минска казнили 100 человек за какой-то оборванный провод). Широко развернулись и расправы над «коммунистическими активистами», к коим до кучи причисляли депутатов захудалых сельсоветов, бригадиров, родственников советских офицеров. Полным ходом пошли «реквизиции» с насилиями и грабежами.
Опыт «особого обращения» с русскими пленными немцы тоже выработали еще в прошлую войну. А сейчас их вдобавок оказалось чересчур много. Но стоило ли церемониться с «недочеловеками»? Приказ Кейтеля от 8 сентября 1941 г. разрешил «как правило» применять против них оружие. То бишь расстреливать, чтобы не возиться. А лагеря в большинстве представляли собой огороженные участки открытого поля, пленных держали на солнцепеке и холоде без крыши над головой, без еды. В первую же зиму сдавшиеся миллионы почти целиком вымерли. Потом спохватились, что погибло столько молодых мужчин, а в хозяйстве не хватает рабочих рук. Вышли из положения еще одним испытанным способом: угонять в рабство мирных граждан. Начали подгребать и «примаков», устроившихся по деревням. Вот тогда-то и стало шириться партизанские движение.
Нацистское руководство извлекло из пыли и старые проекты германизаций с депортациями. Но опять же доработало их, расширило — с учетом новых технических возможностей и новых аппетитов. По плану «Ост» (колонизации восточных земель) предусматривалось «выселить» поляков — 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев — 50 %, украинцев — 65 %, белорусов — 75 %. А куда их надо «депортировать», на этот раз подразумевалось четко, поскольку евреи «подлежали выселению» на 100 %. В начале 1941 г., перед вторжением в Россию, Гиммлер провел совещание в Везельсбурге и поставил перед подчиненными задачу «уменьшения биологического потенциала славянских народов»: требовалось «сократить» численность русских, украинцев и белорусов на 30 млн.
Трещали пулеметы и автоматы, наполнялись телами противотанковые рвы на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, испытывались машины-душегубки на Дону и Кубани, ползли набитые людьми товарные эшелоны к лагерям смерти. Боевые потери Советского Союза и врагов были примерно равными. В Красной армии погибло 8.668.400 человек (но в это число входят и миллионы, вымершие в плену). У Германии и ее союзников на восточном фронте полегло 8,6 млн. Однако в нашей стране число жертв среди мирного населения составило почти 18 млн. Основная часть — русские, белорусы, украинцы. Поголовно уничтожали цыган. Истребляли и евреев. Когда советские войска отступали из Западной Украины и Белоруссии, они часто отказывались эвакуироваться. Их старики помнили, что при немцах и австрийцах они оказывались в привилегированном положении, внушали соплеменникам не слушать призывов уходить. Рассказывали, какие культурные люди германцы, а известия о расправах наверняка ложь.
О зверствах узнавали наши солдаты и офицеры на фронте, узнавали в тылу: выходили люди из окружений, сбежавшие из плена, в контрнаступлениях отбивали города и деревни. Приходило понимание, что война действительно Отечественная. Что без Отечества, оказывается, нельзя — от этого зависит и жизнь всего народа, и твоих близких, и тебя самого. Возвращалась и вера в Господа. Как было не обратиться к Нему женам и матерям солдат, ушедших в месиво сражений? Как было не обратиться к Нему самим солдатам перед лицом смертельной опасности — даже тем, кого воспитывали в духе атеизма? С этого и начиналась Победа… Советское правительство действовало в том же направлении. С началом войны в уцелевших храмах открыто шли службы, и люди открыто стекались на них во множестве. Церковь обращалась к мирянам, призывала на подвиг. Жуков, выезжая на самые напряженные участки фронта, возил с собой чудотворную Казанскую икону Божьей Матери, Защитницы Руси. В 1942 г. власти официально объявили о праздновании Пасхи Христовой, а в 1943 г. возродилась Московская Патриархия.
Но многие порядки в Советском Союзе кардинально отличались от России в Первую мировую. Могучая империя жила с мирным тылом. Избалованным, капризным, заевшимся. Ее лихорадило и расшатывало постоянное противостояние царя и правительства с оппозиционной Думой, не позволявшей ужесточить законы, подтянуть дисциплину. Эта же оппозиция, опираясь, с одной стороны, на промышленников и банкиров, с другой — на иностранных союзников, урвала себе широкие полномочия в снабжении фронта, расплодив всевозможные Особые совещания, Земгоры, ВПК, но и раскрутив бесконтрольные спекуляции. А союзники, в свою очередь, опирались на оппозицию, влезая во внутренние дела России. Наглели перед царем и командованием, вынуждая идти навстречу их требованиям.
В СССР оппозиции уже не было. Ее жестоко ликвидировали в «чистках» 1930-х. Все управление государством было строго централизвано, и Сталин с началом войны немедленно перевел ее на военное положение. Мобилизовал и лично контролировал экономику, возглавив Государственный Комитет
