— Мадемуазель, — грубо начала я, — необращайте внимания и не делайте ложных выводов из мимолетного опьянения, вкоторое погрузила меня Природа против моей воли, и не тешьте себя напраснойнадеждой; я люблю женщин, всех женщин вообще; вы меня удовлетворили, но теперьвсе закончилось. Теперь я скажу вам, что ваша мать дала мне пятьсот тысячфранков на ваше приданое; лучше, если вы узнаете об этом от меня, нежели откого-то другого.
— Я уже знаю это, мадам.
— Ах вот как, мадемуазель, вы уже это знаете, тогдапримите мои поздравления. Однако вам еще неизвестно, что ваша родительницазадолжала такую же сумму некоему господину де Нуарсею, которому я отдала этиденьги и который теперь, по своему усмотрению, может вернуть их вам или жеоставить себе, ибо и деньги и право решения принадлежат ему. Завтра я сведу васс этим господином и рекомендую вам проявить к нему крайнее почтение ипостараться исполнить любое его желание.
— Мадам, я должна предупредить вас, что этические иморальные нормы, которые я усвоила, противоречат вашим советам.
— И моим действиям — это вы хотели добавить, милочка,поскольку я вижу, что вы меня осуждаете. Осуждаете за всю мою доброту к вам иза добрый совет.
— Я не говорила этого, мадам.
— Так скажите это, ибо ваши упреки мне так же безразличны,как и ваши похвалы: я забавляюсь с такими девицами, а когда пыл проходит, я ихпрезираю.
— Презираете, мадам! Я считала, что презирать следуеттолько порок.
— Порок забавляет, добродетель — вот что скучнее всего.Согласно моим убеждениям, то, что способствует нашим удовольствиям, всегдапредпочтительнее того, что не приносит ничего, кроме головной боли и неприятныхощущений… Но вы откровенно ответили, дорогая моя, и я заявляю с той жеоткровенностью, что вы своенравны, капризны и нахальны, и при всем этом выдалеки от тех совершенств, которые делают эти свойства извинительными. Однакодовольно об этом, мадемуазель, если вы не возражаете; все дело в том, что яничего вам не должна, что вашими деньгами я расплатилась с кредитором вашейматери и что, наконец, кредитор должен решить, отдать вам полмиллиона или нет;но я вас предупреждаю, что если вы хотите вернуть свое приданое, вы должныотнестись к этому господину со всем почтением.
— О какого рода почтении вы говорите, мадам?
— О том самом, какого я требовала от вас; мне кажется,вы понимаете, что я имею в виду.
— В таком случае, мадам, пусть ваш господин де Нуарсейоставит деньги себе. Я не из тех людей, кто может польститься на стольбесчестную карьеру, которую вы мне предлагаете; если из уважения к вам, изсвоей детской неопытности я несколько минут назад позабыла все, чему меняучили, позабыла все приличия, то теперь вы открыли мне глаза, и я примунаказание за свой невольный грех.
И из ее глаз, самых прекрасных глаз в мире, полились слезы.
— О, как это трогательно, — процедила я сквозьзубы, — сейчас я упаду к ногам мадемуазель! Боже мой, что было бы с нами,распутными людьми, если бы нам приходилось кланяться каждой шлюхе, которая насудовлетворила?
Слово «шлюха» прозвучало как сигнал к настоящей буре:девушка билась о стол головой, стонала от отчаяния, разбрызгивала слезы по всейкомнате; и если хотите знать правду, я с острым, щекочущим удовольствиемпродолжала унижать Фонтанж, ту самую Фонтанж, от которой была в экстазе совсемнедавно. Гордыню исцеляет крушение иллюзий, и презрение к идолу вознаграждаетнас за все унижения, которые мы претерпеваем, простираясь перед ним ниц. Теперьэта глупая гусыня раздражала меня сверх всякой меры.
— И еще, дитя мое, — добавила я, если господин деНуарсей не вернет ваше приданое, вы можете поступить ко мне в услужение, квашему счастью мне как раз нужна работница на кухне, думаю, с кастрюлями игоршками вы справитесь.
Эти слова вызвали новый приступ слез и рыданий, и яиспугалась, что она задохнется.
— С другой стороны, — не унималась я, — есливам не нравится кухня, вы можете просить милостыню или попробовать торговатьсвоим телом. Я думаю, проституция вам подойдет: у вас смазливая мордашка, ктому же вы не представляете себе, как много можно заработать, лаская мужскиечлены.
— Мадам, — заговорила Фонтанж сквозь слезы, —я не гожусь ни для того, ни для другого. Я хочу оставить этот дом и покорнейшепрошу вас отпустить меня. Я раскаиваюсь в том, что делала здесь, и буду всюжизнь молить Всевышнего о прощении. Мне хочется вернуться в монастырь.
— Неужели? Но вас больше туда не примут. За пребываниев монастыре надо платить. А денег у вас нет.
— Зато у меня там есть подруги.
— И подруг у вас больше нет, потому что вы бедны.
— Я буду работать.
— Довольно, глупышка, успокойся и вытри слезы; сегодняза тобой присмотрят мои служанки, а завтра я отведу тебя к Нуарсею, и если тыне будешь строптивой, возможно, он будет к тебе не столь строг, как я.
Я дернула за сонетку и поручила девушку заботам своихлесбиянок, потом велела заложить карету и помчалась в дом Нуарсея. Он попросилрассказать все подробности, и мой правдивый, без всяких преувеличений рассказне замедлил возбудить его.
— Взгляни, — сказал он, доставая отвердевшийчлен, — взгляни, Жюльетта, что натворил твой талант рассказчицы.
С этими словами он увел меня в будуар, и вовлек в разногорода забавы, которые еще сильнее разожгли его похоть, ибо у такого распутника,как Нуарсей, они представляли собой не наслаждение ума или плоти, но попрание всехсвященных уз Гименея и Любви. Я не отпускала его в течение двух часов, так какмне до безумия нравятся эти маленькие праздники бесстыдства; я с радостью дарюих мужчинам, с такой же радостью они их принимают. Итак, после двухчасовыхутех, которые, впрочем, нисколько нас не утомили, Нуарсей обратился ко мне стакими словами:
— В душе моей, Жюльетта, очень давно живет одна, ввысшей степени необычная, страсть, или, если хочешь, прихоть; я с нетерпениеможидал твоего возвращения, так как удовлетворить ее могу только вместе с тобой.Я хочу сыграть свадьбу… даже две свадьбы в один и тот же день: в десять часовутра, одевшись женщиной, я хочу выйти замуж за мужчину, в полдень, в мужскойодежде, я буду жениться. Но это еще не все: другая женщина должна сделать то жесамое, и кто, кроме тебя, сможет участвовать в этой фантастической комедии? Тыоденешься в мужское платье и сочетаешься браком с лесбиянкой в одно время сомной, когда я, одетый женщиной, возьму кого-нибудь в мужья; после чего, уже вженском платье, ты поженишься с другой шлюхой, облаченной в мужской костюм, и втот же момент я, в обычном своем облачении, вступлю в священный брак спедерастом, одетым девицей.
